— Буаньи — твой отец, — сказал Ульрих.
Марат смотрел в глаза светлокожего мужчины.
— Мне повторить? — спросил Ульрих.
Марат вспомнил свою первую ночь после смерти матери. Роберт предложил ему спать на первом этаже, но он отказался. Он лежал на циновке у своей стены и смотрел на ее пустое место под окном. Тихо. Нет больше хриплого шума ее дыхания. Она больше не бормочет и не стонет, не просит воды. Голый пол. Приглашенные женщины сожгли даже циновку, на которой спала Камила. Марат полежал, потом сел спиной к стене. Он убил ее. Иногда он начинал хохотать, глядя на ее пустое место. Он не мог остановиться. Он понимал, что старик слышит его смех, но все равно смеялся.
Глубокой ночью взошла луна. В ее свете трещинки в пробитых пулями стеклах казались похожими на паутину. Марат ложился, садился, вставал, ходил по комнате. Он так и не смог уснуть той ночью. Ему больше не мешало ее дыхание, но он не мог спать.
— Фахид, где ты его нашел? — спросил Ульрих.
— В квартале Нгокро, сэр, — сообщил Фахид. — В доме, где раньше жила его мать.
— А на каких основаниях он там живет? — поинтересовался белый.
— Дом принадлежит Роберту Тиалуно, — сказал Фахид. — Он присматривает за Маратом.
— Он оформил опекунство? — удивился Ульрих.
— Мальчик платит ему за комнату, — сказал Фахид.
— Значит, не оформлял, — решил белый. — Я просил, чтобы он принес свидетельство о рождении.
— Оно было у Роберта, сэр, — ответил мусульманин.
Он передал через плечо засаленную, сложенную вчетверо бумажку. Ульрих брезгливо забрал ее из пальцев слуги. Несколько мгновений он смотрел в листок, потом повернулся к Марату.
— Может, ты все-таки закроешь дверь? — предложил Ульрих.
Марат думал о том, что он болезнь. Он рок, он вирус, он уничтожил ее жизнь. Он втянул ее в мир нищеты и СПИДа. Он украл ее последний вздох. Он не хотел знать о том, что у него есть начало. Ему нравилось чувствовать, что он просто случился со своей матерью, как случается пожар или эпидемия. Такое отродье, как он, могло родиться только через дырку в резинке. Марат сжал руку над карманом с ножом в кулак, потом разжал. Он чувствовал, как каменеет каждая его мышца. У него нет отца. Его отец — черный солдат, которого удовлетворяла шлюха. Они шутят. Он может убить их за это. Шея Фахида. Живот белого. Потом водитель либо резко тронет машину вперед, либо выпрыгнет из нее, испугавшись стального жала в руках Марата.
А что потом? Они на улице в центре города, и вокруг полно людей. Если Марат вылезет из машины, забрызганный кровью, он не добежит даже до следующего поворота.
— Ты врешь, — сказал подросток. — Я никто. У меня даже нет фамилии. Откуда ты вообще про меня знаешь?
Он говорил, выплевывая слова и резко дергая головой.
— Ко мне приходила твоя мать, — ответил белый.
— Тогда скажи, как ее звали, — потребовал Марат.
— Камила Шудри, — не задумываясь, ответил Ульрих.
Его мать. Она пыталась что-то для него сделать. Она искала его отца. «Кстати, — прошептал голос Намон у Марата в голове, — ее кукла вуду рассказала мне о том, как ты ее убивал». «Заткнись», — беззвучно крикнул Марат голосу. Старуха захохотала.
Подросток посмотрел на белого.
— Твой Фахид мог узнать это у Роберта, — заявил он.
«А мог у учителя школы, когда тот шел за закрытым гробом черного мальчика, — сообщила Намон. Она явно не собиралась молчать. — Помнишь, как они все жалели его? Тебя так не пожалеют. Если они докажут, что это ты убил его, тебя зароют как дохлую собаку, твои руки с отрубленными пальцами будут торчать из земли, и муравьи придут, чтобы ими питаться».
Ульрих видел, что Марат побледнел.
— Зачем мне это? — спросил он.
Марат тяжело дышал.
— Когда? — спросил он.
— Год назад, — сказал белый
— Она еле двигалась, — не поверил Марат.
Ульрих пожал плечами.
— Она две недели пробыла в Абиджане, — ответил он, — и добилась встречи.
— Когда точно? — спросил Марат.
— Февраль, — припомнил белый.
Доктор Анри. Больница. Белый не врал. Все сходилось. Марат думал, что те две недели она была в больнице. Он думал, что она тратит деньги на себя.
— Почему я должен этому верить? — спросил он.
Белый пришел в раздражение.
