Ульрих Юль Амане рассмеялся.
— Этот мальчик — своего рода дикарь, сэр, — заметил Фахид.
Марат смотрел на расплывшееся самодовольное лицо белого и чувствовал, как ненависть крадется в его душе вдоль границы здравого смысла. Я убью его за эти насмешки. Я убью его, но не сейчас. Я заставлю его плакать. Эта улыбка была хуже улыбки Клавинго. Мальчишки смеялись над Маратом потому, что ненавидели его. Белый просто смеялся. Он думал, что Марат смешной сам по себе.
На их улице жила черная пьяница Титими. Когда Марат был совсем маленький, она дружила с Намон, и к ней относились почти так же почтительно, как и к старой ведьме. Но однажды старухи поссорились, и Намон наслала на Титими безумие. Та ходила по улицам, падала в лужи, кричала, что она старая обезьяна. Она показывала прохожим свою сморщенную грудь и говорила, что раньше у нее было сосцов как у собаки, а потом они куда-то делись. Так продолжалось месяц, а потом она пропала. Весь этот месяц над ней смеялись. Смеялись не стесняясь, смеялись без злобы, прямо ей в лицо. Она тоже смеялась, пуская слюни на свою обвисшую плоть. Иногда ей помогали. Она брала у людей из рук фрукты и ела их, словно какая-то зверушка. Марат хорошо помнил, что чаще других ей помогали те, кто больше всего смеялся. Она стала маленьким бродячим цирком. Достопримечательностью их квартала.
Сейчас подросток смотрел в смеющееся лицо Ульриха и понимал, что он для него тоже что-то вроде диковинного уродца. Клавинго всегда знал, что Марат может ударить. Белый этого не знал. Он думал, что недосягаем, что Марат просто не посмеет на него напасть.
— Я рад, что ты готов принять идею нашего сотрудничества, — сказал Ульрих, — но боюсь, оно будет выглядеть немного иначе, чем ты сейчас себе представляешь.
Слишком витиеватая речь.
— Как? — спросил Марат.
— Мы дадим тебе образование, — ответил Ульрих.
— У меня есть образование, — сказал Марат.
— Какое? — поинтересовался белый.
— Я умею читать, писать и считать, — сообщил Марат.
Ульрих издал неопределенный звук.
— Протестантская школа для бедных, сэр, — прокомментировал Фахид. — Роберт уверял, что мальчик смышленый, но учится лениво.
— Хорошо, — крякнул белый. Он потянулся вверх, дернул за какой-то штырек, и вниз вывалилась небольшая панель с карманами.
— А какие там еще были предметы? — серьезно спросил он.
— Священное писание, — ответил Марат.
— Мировая история? — предположил белый. — Другие языки?
Подросток отрицательно дернул головой. Ульрих достал из кармана на потолке пачку бумаг и развернул ее у себя на коленях.
— Ты читаешь и пишешь по-французски, — полу-утвердительно сказал он.
Марат не ответил. Ульрих снял с верха папки тройку сброшюрованных вместе листов гербовой бумаги и протянул ее Марату.
— Что это? — спросил подросток.
— Договор, который я могу предложить тебе от имени твоего отца, — сказал адвокат.
Марат взял бумагу. Он испытал смутную растерянность от вида рядов этих черных печатных букв. Как книга.
— И что с этим делать? — спросил Марат.
— Прочитай, — посоветовал Ульрих. — Если будешь согласен, подпиши. Если нет, уходи.
— Кроме этой бумаги, мой отец мне ничего не даст? — уточнил Марат.
— Ничего, — сказал белый. — Но ты можешь получить все, что здесь написано.
Марат секунду смотрел в глаза Ульриха. Тот больше не лыбился. Подросток перевернул бумагу в руках.
— Ты не против, если мы прокатимся по городу, пока ты читаешь? — поинтересовался белый.
— Куда? — спросил Марат.
— Я хочу показать тебе колледж, где ты можешь учиться, — объяснил Ульрих. — Увидеть лучше, чем читать, ведь так?
— Но мне не нужно больше учиться, — ответил Марат. — Я все знаю.
Белый рассмеялся.
— Никто не знает всего, — заверил он, — даже я.
Марат подумал, что никогда еще не катался на машине.
— Ладно, — согласился он, — поехали.
Джип мягко тронулся. Марат наблюдал, как толпа за окнами заскользила и исчезла из виду. Они ехали по самой богатой части Ямусукро. Здесь были многоэтажные дома. В просветах между ними то и дело мелькал собор. Солнечный свет стальным бликом лежал на его куполе. Белый не прав. Нотр-Дам-де-ла-Пэ знает все. Беда в том, что он ничего не хочет.
