Но пошелъ въ воскресенье въ церковь раньше обыкновеннаго, до дѣдушки.
День былъ ясный, теплый, осенній. Ночью пролилъ дождь и длинныя лужи стояли кое-гдѣ вдоль панелей. Въ пролетѣ между высокихъ домовъ подъ утренними косыми лучами, горѣли золотые купола Русскаго храма. Акація съ облетѣвшими листьями свѣшивала желтыя прутья вѣтвей надъ воротами. Крутая лѣстница поднималась къ храму. Мантыкъ вошелъ въ него. Сестры въ косынкахъ и повязкахъ съ восьмиконечнымъ золотымъ крестомъ на рукавахъ тихо ходили, зажигая лампады. Въ алтарѣ кто-то сдержаннымъ голосомъ отдавалъ распоряженія.
Мантыкъ долго крестился у входа, купилъ свѣчку въ франкъ и пошелъ въ лѣвый уголъ.
Два года, каждое воскресенье стоялъ онъ съ дѣдушвой въ этомъ углу. А вотъ только теперь замѣтилъ. Въ этомъ углу — икона. Не похожа она на икону… Смотритъ Мантыкъ: — берегъ далекій, голубо-зеленыя волны разыгрались на озерѣ. Шквалъ налетѣлъ. Быстрой рябью бѣжитъ по волнамъ вѣтеръ, пѣнитъ верхушки, сорвалъ темный парусъ. Въ страхѣ въ шаткой ладьѣ рыбаки-апостолы. А къ нимъ, въ бѣлыхъ ризахъ, по волнамъ идетъ Христосъ. Петръ пошелъ было къ Нему и сталъ тонуть… Маловѣръ!..
Красота въ ликѣ Христа. Красота въ серебромъ отливающихъ ризахъ, красота въ побѣдѣ надъ бурей.
Первый разъ понялъ эту картину Мантыкъ и сталъ молиться о чудѣ.
Мантыкъ опустился на колѣни въ темномъ углу и глядѣлъ на Христа на волнахъ.
— Господи!.. Я то не убоюсь… Ты только дозволь — по волнамъ пойду… По морскимъ волнамъ за Колей побѣгу… Я вѣдь слово Галинѣ далъ. Дай же мнѣ то слово исполнить..
Поднялся съ колѣнъ, подошелъ къ иконѣ Христовой у Царскихъ вратъ. Затеплилъ передъ нею свѣчу. Первая была его свѣча.
Храмъ наполнился. Стройно, въ несказанномъ благолѣпіи шла обѣдня. Ангельскими голосами пѣлъ дивный хоръ, уносилъ помыслы и душу Мантыка ввысь и укрѣплялъ его въ твердой увѣренности:
— Чудо будетъ!
Когда кончилась обѣдня, спускался съ толпою изъ храма, глазами отыскивая дѣдушку и Наталью Георгіевну съ Галиною. Ничего не прибавилось ему за эти часы молитвы. Ни сантима не было больше въ его тощемъ кошелек и не было никакой возможности ѣхать въ Африку, а шелъ гоголемъ. Точно уже визированый паспортъ, какъ у Коли, лежалъ въ карманѣ и многія тысячи на дорогу были въ бумажникѣ. Зналъ, что такъ будетъ!
Вотъ и все, будетъ! Христосъ такъ устроить.
Велика была въ немъ вѣра.
У выхода тяжелая рука опустилась на его плечо.
— Ты что, Мантышка, гордый такой? Друзей не признаешь, мартышка!
Мантыкъ оглянулся. И правда — прошелъ мимо сосѣда по гаражу — Савельева, молодого человѣка, немного старше Мантыка.
— Здорово, — сказалъ Мантыкъ.
— Здорово, — отвѣтилъ Савельевъ.
— Ты что?
— Ничего. Радъ, что тебя встрѣтилъ. Искалъ кого-нибудь изъ нашихъ гардемариновъ,[29] что красили Эйфелеву башню, да ихъ чертъ-ма, никого нѣту, поразъѣхались что ли куда. А тутъ дѣло аховое. Тридцать франковъ за часъ работы — не фунтъ изюма. Понялъ? Надо только храбрость.
— Мантыку ли не быть храбрымъ? — сказалъ Мантыкъ.
— Да, знаю же. Потому о тебѣ и подумалъ.
И Савельевъ сталъ быстро разсказывать о дѣлѣ, на которомъ Мантыкъ могъ легко и скоро заработать большія деньги.
А Мантыкъ внимательно слушалъ его и думалъ: — «Ну, развѣ, это не чудо?»…
Въ окрестностяхъ Парижа устанавливали сѣть для улавливанія и опредѣленія мѣста хищническихъ станцій радіотелеграфа. Были поставлены двѣ громадныя, вышиною съ многоэтажный домъ желѣзныя мачты, между ними были протянуты проволоки радіографной антенны и теперь надо было съ нихъ спустить на землю сѣть бронзовыхъ проволокъ. Работа не хитрая, но очень опасная. На небольшой стремянкѣ,подвѣшенной за крюкъ на проволокѣ антенны надо было висѣть цѣлый день, закрѣпляя сѣть на антеннѣ. Вышина такая, что внизу люди муравьями кажутся. Канатъ, — а онъ почти въ руку толщиной, — точно паутина, и на немъ висѣть на зыбкой жердочкѣ!
Все это разсказалъ и указалъ Мантыку Савельевъ. Онъ возилъ на работы инженера. Инженеръ объяснялъ ему назначеніе строющейся станціи и проговорился, что имъ нуженъ смѣлый рабочій, который согласился бы висеть на проволокѣ, закрѣпляя улавливающую радіотелеграфныя волны сѣть.
