– Что ты хочешь, Браун? – грубо спросил рейхсмаршал.
– Показать тебе, особь, свою силу и твое место.
От такой наглости у Геринга отвисла челюсть.
– Ты! Ты!..
– Молчи, особь. – Браун махнул рукой, и Геринг лишился дара речи и застыл, как статуя.
– Молчи и слушай. Слишком уж долго ты готовился ко встрече со мной, поэтому я ничего объяснить тебе уже не успеваю. Сейчас позвонит Адольф, проси у него пять дней отсрочки для возвращения в Рейх. Понял?
Рейхсмаршал с трудом, полупарализованно, кивнул головой.
– Бери трубку, – кивнул Браун, и, едва рука Геринга коснулась телефона, тот пронзительно зазвонил.
– Рейхсмаршал? Зепп Дитрих у аппарата. С вами хочет переговорить фюрер...
– Товарищ Сталин, в наших предположениях, возможно, скрыт просчет, который может помешать успешному осуществлению операции «Гроза».
– Говорите.
– Товарищ Сталин, планируя и осуществляя информационное и политическое обеспечение операции, мы внушили всему миру, что войну мы ведем с преступным фашистским гитлеровским режимом...
– И что?
– А то, что если Гитлера завтра свергнут, формально у нас не будет больше причины для похода. Мы ведь исходили из предположения, что власть Гитлера обладает достаточным запасом прочности, но все нацистское окружение Гитлера уже во Франции, он сейчас один среди военных. Мы только что получили сведения, что Геринг собирается вернуться в Берлин. До этого ходили отрывочные слухи о том, что он снюхался с американцами, а они планируют, свергнув Гитлера, остановить нас и совместно с англичанами оккупировать всю Европу. Толстый отсрочил возвращение на пять дней. Видимо, пытается довести все приготовления до конца. После этого – переворот.
Сталин подошел к окну и углубился в собственные мысли. Постояв, глядя в окна на начинающее светлеть небо, тихо спросил:
– А какие ваши предложения?
– Перехват. Сбить Толстого на подлете к Берлину.
– А почему он не хочет ехать поездом?
– Видно, времени у него действительно мало, а поездка по железной дороге еще больше его сократит.
– Как вы себе видите операцию по перехвату Геринга и что будет, если она не удастся?
– Я прошу у вас разрешения срочно вылететь в Польшу, к Павлову, и полномочий для взаимодействия с ВВС.
– Они у вас уже есть.
– Там я соберу всех асов со всех фронтов, поставлю задачу. Оттуда буду держать связь с Парижем, и мы узнаем точное время вылета и маршрут самолета Геринга.
– Хоть он и «Толстый», как вы его называете, но найти самолет в воздушном пространстве Германии – не такое уж легкое дело. Немножко напоминает поиск иголки в стогу сена.
– Спалим к черту весь стог. Будем валить все, что в воздухе. Опять же, это наверняка не одиночный самолет, а целый эскорт. Подключим радиоразведку, организуем радионаведение.
– Позволит ли дальность истребителей провести столь глубокую операцию?
– Выкинем все лишнее, поставим дополнительные баки вдобавок к штатным и подвесным. Снимем, в конце концов, радиопередатчики, лишние пулеметы, оставим только пушки.
– Не угробите мне всех асов? Может, хрен с ним, с Гитлером? Или просто слить ему информацию о перевороте?
– Если не получится, придется сливать. А что касается асов... товарищ Сталин, если мы сосредоточим самолетов триста на небольшом пятачке, они разорвут в клочья всех. Главное, чтобы они не нарвались на зенитные позиции ПВО Берлина. Остальное, я думаю, не опасно.
– Что ж, действуйте. Держите меня постоянно в курсе дела.
– Мужики, я не буду говорить громких слов. Просто для вас сейчас наступил момент истины. Покажите, кто вы есть на самом деле. Я понимаю, что дело, для которого я вас собрал, может показаться грязноватым, мол, навалились толпой на беззащитный грузовик. Не нужно это так воспринимать. Воспринимайте это как большую загонную охоту, тем более что зверь, на которого она устроена, – Геринг. К тому же наверняка у него будет мощный эскорт, а в силу того, что мы будем рассредоточены по большой площади, это очень непростое дело.
Голиков ставил задачу перед собранными со всех концов советско-германского фронта летчиками. Он знал этих асов. Заочно, правда. Но тем не менее каждого по имени-отчеству, по количеству сбитых самолетов, а многие победы и в подробностях. Смотрел им в глаза, и в речи своей пытался не допустить бестактности и, чего греха таить, свойственного многим большим начальникам высокомерия или фамильярности.
