– Да нет, я со своим простатитом боюсь спасовать. Скорее толстушку Гильду. И я предлагаю солдат и этого писаку тоже подключить.
– Зачем, Альберт?
– Вляпаются, – болтать не будут. А кончать всех придется, фотокор все заснимет, можно постановку сделать, что все это натворили русские.
– Слушай, Альберт, опасный ты человек! Я с тобой, наверное, с ума сойду, а сам ты не сумасшедший?
– Конечно, Фриц, я сумасшедший. Но скажи, разве тебе не нравится мое сумасшествие?
– Ладно, проехали. Распредели овечек между солдатами. И не беспокойте нас вечером. Хочу почувствовать себя рыцарем, захватившим соседний замок. Смирно! Выполнять!
– Яволь, мой офицер!
Только Збигнев со своей женой Тильдой уснули, только увидели первые сны, как на дверь обрушился град ударов. Збигнев открыл, за дверью стоял седой фельдфебель:
– Вставай давай! Быстро, быстро!!!
– Что случилось?
– Герр офицер требует срочно вино хорошее, давай быстро, веди в погреб!
– Но я же достал вино к столу.
– Эту кислятину? Ты что, думаешь, что офицер Рейха будет пить это пойло для чешских свиней?
«Началось», – с досадой подумал Збигнев, торопливо спускаясь в подвал.
– Вот, герр офицер, есть вино Мозельское, – он провел рукой по ряду бутылочных донышек – Вот... – он осекся, увидев направленный в лоб ствол пистолета.
– Тупая славянская свинья, – бормотал про себя фельдфебель, поднимаясь уже в одиночку из подвала.
Труп он затащил за огромную бочку, стоявшую в подвале, наверное, уже не одну сотню лет. Звук выстрела надежно загасили толстенные каменные стены, покрытые мхом и многовековой паутиной, и мощные дубовые двери.
– Посмотрим, насколько шустра его толстая свиночка... – подстегнув себя этой мыслью, Альберт Штайн легко взлетел на третий этаж, на котором располагались спальни для гостей. – Пора, ребятки, хватит спать! – скомандовал он солдатам. – Не уроните честь Третьего рейха. Оттрахайте их так, чтобы визг стоял над всей Словакией.
«А он ничего, – подумала Марта. – Правда, наверное, врет, что дворянской крови».
После нескольких бокалов вина она освободилась от скованности, охватившей ее в миг, когда она встретилась с ним взглядом во дворе. Сейчас Марта более откровенно рассматривала немецкого офицера. Широк в плечах. Поджар. Никакого намека на брюшко, видно, что следит за собой. Светлые волосы выцвели под солнцем, значит не штабной, а именно боевой офицер. Кожа лица загорела и обветрена. О своих подвигах ничего не говорит, видно, не хочет производить дешевого впечатления. Вспоминает о каких-то довоенных светских вечерах. А вот здесь ты врешь. Был бы на балах, знал бы, каким ножом разделываются с форелью. Расстегнул две верхние пуговицы кителя, правда, с моего разрешения, но настоящий дворянин себе этого никогда не позволил бы.
– Да-а! – Марта про себя усмехнулась, – заговорила девочка из рабочей окраины Брно. Где была бы ты сейчас, если бы Карл не встретил тебя в то хмурое утро возле ювелирного магазина в Братиславе, не украл, не купил, не влюбил в себя? Балы! Помню я свой первый бал в Вене. Глаза толстых старых клюшек, противореча словам, лениво выползающим из их жабьих ртов, говорили: «Ты, несмотря на красоту свою и молодость, не нашего круга. Не ровня ты нам. Девка. Мы тебя никогда не признаем своей. И не подходи к нашим мужьям. Вот когда родишь наследника барону фон Готлибу, посмотрим. А пока сиди в замке и не езди, не смущай графьев наших красотой своей». А теперь я сижу и осуждаю этого офицера, который, наверное, еще сегодня днем рисковал своей жизнью, за неизысканность манер.
Их разделяли стол и старинный литой подсвечник, в котором горели пять свечей. Замок давно уснул. В открытые окна столовой доносился плеск Дуная. В лесу изредка вскрикивала ночная птица. Светила полная луна. Свечи не в силах были разогнать вековой мрак старинной гостиной. Рядом с камином, в котором весело пылали березовые поленья, бормотал о чем-то своем радиоприемник, настроенный на радиостанцию Вены. Вальс.
– Конечно, я согласна станцевать с вами, майор.
– Фриц, просто Фриц.
«Пальцы дрожат – это хорошо. Значит, волнуется, предвкушает. Больших проблем уговорить не будет. В глаза не смотрит. Это признак страстности натуры. Горяча. А как движется!»
