– Он говорит, что Советы должны местной власти деньги за разрушенную дорогу и за бревна, – сказал тот.
– Переведи ему, что я могу найти в этом происшествии и признаки диверсии. И тогда мы посмотрим, кто кому должен.
– Это нельзя переводить. Старик обидится, и у тебя могут быть проблемы.
– А что делать?
– Ты ему расписку напиши, так и так, мол. Потом придут начальники, пусть сами разбираются, что к чему.
– Ну, ладно, скажи, чтобы принесли ручку и бумагу.
Короткое смотрел на двух девушек, представлявшихся ему по случаю прибытия для прохождения военной службы. Одна повыше, под 170, каштановые волосы, подстриженные по довоенной моде, серые с синими крапинками глаза, фигурка о-го-го. Зовут Евгения. Старший сержант Саламатова. Лицо круглое, когда улыбается, ямочки на щечках. На Востоке ее бы назвали луноликая. Видать, много кровей намешано.
Вторая ростом чуть меньше. Строгие карие глаза, русые волосы заплетены в косу. Тонкий носик, точеные ножки. Серьезная, в отличие от своей командирши, у которой нет-нет да и проскочит лукавая искорка во взгляде. Стрелок, она же радист, Светлана Польских.
Самолет у них не ахти какой. Обыкновенный По-2. Кукурузник, вооруженный крупнокалиберным пулеметом. Да мощнейшая рация. Да возможность взлетать и садиться с любого пятачка, с любой поляны, с любой полевой дороги.
– Как, девчонки, настроение? Нравится у нас?
– Да, спасибо, товарищ капитан.
«Отвечает старший сержант. Уверена в себе. Наверное, у летчиков эта черта характера должна присутствовать обязательно», – подумал Короткое, а вслух добавил:
– Чем же я вас заправлять буду? У меня ж танки, соляра одна.
– А вы, товарищ капитан, с «эмки» своей слейте.
– Ну, с «эмки» так с «эмки». Какая еще специфика авиации?
– Масло авиационное. Машина – стартер. Патроны 12,7 к УБТ.
– Ну, этого-то добра хватает. Что касается масла, вы марку напишите, я старшине отдам, пусть ищет. А что за машина?
– Стартер. Это чтобы двигатель самолета заводить. Чтобы руками его не крутить.
– Ну, тогда пока руками покрутим, а про машину подробнее расскажете зампотеху, может, он чего придумает. Я-то не технарь. Я вояка в третьем поколении.
– Товарищ капитан, а орден Боевого Красного знамени за что? За Испанию?
– Нет, девочки. Для Испании я молод. За Финскую, полтора года назад.
– Вы брали линию Маннергейма?!
– Опять не угадали. Мы на плавающих танках по тающему льду Финского залива обошли и окружили Выборг, чем заставили белофиннов сдаться. За это и орден. Служите лучше, и вам орден дадут. И не один. У вас все ко мне?
– Да. Разрешите идти.
– Не да, а так точно. Давайте, идите, устраивайтесь, скоро ужин.
Солнце уже нацелилось спрятаться за горизонт, отоспаться, отдохнуть от своей тяжелой работы, когда танки, проскочив Алба-Юлию, подъехали к расположению 123-й стрелковой дивизии. Танкистов встречал капитан, исполняющий обязанности комдива.
– Ты не смотри, лейтенант, на мои лейтенантские погоны. Я капитан Егоров, меня сам Жуков в капитаны по телефону произвел.
– Понял, товарищ капитан, что тут у вас?
– Тут у нас полный... короче, вырвалась какая-то немецкая часть из лесов. Штаб из автоматов положили. Сунулись в эту долину, а с той стороны танки шли, двадцать шестые. Те их пуганули. Немцы сюда. А мы здесь уже тревогу сыграли. Короче, заперли их с двух сторон. Уже трое суток бьемся.
– Много гансов-то?
– Да под дивизию! У них пушки зенитные на конной тяге, они все танки уделали.
– Да ты что! А кто их с той стороны держит?
– Да мы же и держим.
– Связь как?
– Через связных, как еще!
Разложив на капоте «эмки» карту, капитан Егоров, налысо обритый крепыш с азиатскими чертами лица, пояснял:
– Вот здесь они закопали свои пушки. Линия окопов вот так.
– А наша задача какая?
– Давай сначала по дальней связи вызовем авиаподдержку.
– А что раньше не вызвали?
– Да эти козлы радиостанцию расстреляли! Пошли посмотрим все на месте.
Когда они прошли метров триста по лесу и вышли к линии обороны, Стариков оценил увиденное. Два сгоревших дотла Т-26. Один с сорванной башней. Во втором, в лобовой броне пробоина с кулак. Вдалеке, ближе к вершине холма, несколько трупов фашистов.
