А в последнее время, говорят соседки из бомбардировочной эскадрильи, появились немецкие истребители. Рыскают как волки, нападают на одиночные, отставшие или подбитые самолеты. Что для истребителя У-2? Одной очередью собьет. И не поможет Светка со своим УБТ.
Девчонки закрашивали заплатки на пробоинах, полученных накануне, и болтали.
– Свет, а как тебе этот орелик? Ну, Павел, что ли, или как его там?
– А, этот-то, истребитель? Да нормально. Нас, правда, задирает слегка. А так ничего. А что?
– Не слышала? Они нас сегодня к себе в эскадрилью вечером зовут. На танцы.
– Женька! А ты, прямо, не знаешь, что имеют в виду мужчины, когда приглашают девушку на танцы?
– Секса, Светка, у нас нет! И до свадьбы не будет.
– Ага. Ты точно, подруга, мужиков не знаешь! Мужики – это такие сволочи... хуже них только бабы!
Девчонки дружно рассмеялись. Под Светланой качнулось крыло, и она, не удержав равновесия, спрыгнула на землю.
– Женька, немцы... – услышала подруга севший от страха Светкин голос.
По поляне, которая по совместительству служила взлетно-посадочной полосой (а в свободное от основной работы время – самолетной стоянкой, на которой находились сейчас одноэтажные строения, отданные под жилье, командный пункт и другие тыловые помещения), бежало несколько десятков человек. С винтовками прошлого века, в грязных, мышиного цвета мундирах, они бежали, изредка стреляли, останавливаясь и припадая на одно колено, а то и стоя. В их атаке было отчаяние, какая-то безысходность. На убой. Просто, чтоб не сдохнуть по лесам от голода. На миру и смерть красна.
Техники, чумазые мужики, копавшиеся в самолетах СУ-2, без лишней суеты попрыгали по кабинам. Задвигались пулеметные установки. Один за другим затрещали пулеметы, выбрасывая струи трассирующих пуль. Бежавшие в атаку немцы были на летном поле, в прицелах мощных крупнокалиберных пулеметов, как на ладони. Пули резали людей, рвали на части. Исчезали, мелькнув красным трассером, в земле, рикошетили, разлетаясь причудливыми веерами. Сбоку прогрохотала спаренная 20-мм зенитная пушечная установка и поставила точку в этом неожиданном неравном бою.
Завывая мотором, из-за КП выскочила полуторка, набитая солдатами комендантской роты. Преодолев несколько сотен метров, подкатила к месту побоища. Охране пришлось лишь связать сдавшихся да перевязать раненых. Впрочем, и тех и других было немного.
– Слышь, я даже понять ничего не успела, – с дрожью в голосе призналась Женька.
– Тебе хорошо, а я вообще ночью теперь спать не смогу, – ответила Светка. – Испугалась до смерти...
– Ладно, пошли на КП. А то потеряют нас.
Когда они уже подходили к расположению эскадрильи, к ним подбежала связная из штаба:
– Саламатова, к комэску!
– Лен, а что там?
– Сама узнаешь.
Евгения торопливо направилась к командному пункту.
– Жень, ну, что Марина говорит? Не дают нам «сушку»[1]?
– Ага, размечталась! Передислоцируют нас с тобой. Приписывают к штабу танкового корпуса. Помнишь тех, которым мы помогли немцев раздолбить? Ну, танковую колонну-то? Мы их еще «коробками» называли.
– Это когда хохотали в полете, а потом выговор получили за болтовню в эфире?
– Значит, помнишь. Вот, будем «глазами» их корпусной разведки. Так сказать, оком недремлющим!
– А разве у них нет самолетов-разведчиков? Я думала, у корпуса должна быть целая эскадрилья разведывательная.
– Да. Сейчас, при таком наступлении, все поперепуталось.
Девчата ошибались. Не перепуталось ничего. И перевели их не в корпус, а в танковую бригаду.
Румыния
– Цыганка гадала, цыганка гадала, цыганка гадала, за ручку брала... – Игорь Стариков ходил вокруг башни своего танка и, бубня себе под нос песню, напряженно думал. Понастроили подземелий, мать их. Что делать-то? Рядом разводил руками механик-водитель: мол, а я что, знал, что ли, что у них земля танки не держит!
Это происшествие собрало население всего городка Петрошени. Что там война! Тут русский танк в подземелье провалился. Одна башня над мостовой торчит. Старики в расшитых жилетах, в бараньих островерхих шапках качали седыми головами. Тяжел, однако, танк! Потяжелее немецких будет, они-то легко проходили здесь. Это вам не ваши снега топтать. Здесь Европа. Здесь на таких танках нельзя. Кто-то принес оплетенную бутыль. Уже и стаканчик с желтым вином суют механику: мол, успокойся, дрожишь весь.
