Вилфред кивнул. Кивнул еще и еще. Он сидел и кивал без остановки.
- Довольно, не надо больше кивать! - с улыбкой сказал врач. - К таким вещам очень легко привыкаешь. Начинаешь подражать. Подражать самому себе.
Вилфреду никогда не приходило в голову, что это можно выразить такими точными словами. Он спросил:
- Вы гипнотизер?
Тот улыбнулся.
- Не вздумайте хулить гипноз, молодой человек. Просто к данному случаю он не имеет отношения. Не бойтесь.
- А я не боюсь, - твердо сказал Вилфред.
Доктор встал и опять отошел к окну. И опять в комнате воцарилась почти осязаемая тишина.
- Вы в этом уверены? - спросил доктор, снова повернувшись к Вилфреду.
- Простите, я не понял...
- Что вы не боитесь. Вы сказали: я не боюсь.
- Я имел в виду гипноз...
- Пожалуй, вы хотели сказать вообще?
Вилфред смущенно потупил глаза.
- Конечно, я боюсь, - тихо сказал он.
- Конечно, боитесь. Все боятся. - Врач помолчал, потом подошел к столу и сел на стул. - Вы очень развитой молодой человек, - сказал он. - Вы выросли в так называемой тепличной обстановке. Я хочу задать вам вопрос: вам самому хотелось бы пройти у меня курс лечения?
Вилфред сказал:
- Но ведь я могу говорить... - И тут же сам почувствовал, как наивно это звучит. Но врач встал и подошел к нему. И только тут Вилфред заметил, что они одного роста и, может, даже он, Вилфред, чуть выше доктора!
- Вы правы, - сказал врач. - Обещайте же мне... Впрочем, нет, вы не должны связывать себя обязательствами передо мной, посторонним человеком... Но не считаете ли вы сами, что самое разумное, если с этой минуты вы будете говорить?
Слезы, проклятые слезы. Они сейчас совершенно ни к чему. Прежде Вилфред прибегал к ним как к орудию. С помощью слез он напускал на себя растроганность, точно так же как с помощью улыбки напускал на себя веселое настроение. А теперь они лились у него из глаз, горячие и противные.
- Да-а! - вздохнул доктор. - Если бы только мы могли плакать. Плакать и смеяться!
Он сказал это как человек, который сам об этом мечтает, как человек, который сознает свою беспомощность, но ничего не может поделать. Вилфред подумал - пора откланяться. Он слышал, что этот врач-кудесник человек очень занятой. Он встал. Врач подошел к нему.
- Я бы очень хотел послушать, как вы играете! - попросил он.
Вилфред оглядел кабинет. Но врач подошел к портьерам, висевшим позади письменного стола, и открыл спрятанную за ними раздвижную дверь. Вилфред увидел маленькую комнату, тесно уставленную мебелью, обитой золотистым плюшем, - комнату с выходящим на улицу эркером и с темно-коричневым блестящим пианино в углу. Инструмент напомнил ему буфет в доме Андреаса.
- Что вы играете охотнее всего? - спросил доктор, подойдя к стопке нот на маленьком столике. Вилфред ответил, как автомат:
- Бетховена.
- Неужели?
- А почему бы нет? - Вилфред почувствовал, как в нем шевельнулся протест против неуязвимой проницательности этого человека. - Может, вы предпочитаете Дебюсси?
Врач улыбнулся.
- Я спросил, что предпочитаете вы!
- В настоящее время Баха, - признался Вилфред. И снова ему показалось, что на усталом, худом лице мелькнула улыбка; была в этом лице какая-то еле заметная грусть, какая-то опустошенность и в то же время что-то очень здоровое. Этим-то доктор, верно, и напоминал фру Фрисаксен.
Вилфред сыграл одну из маленьких прелюдий, потом фугу. Он сам не заметил, как это вышло, но вдруг сообразил, что в первый раз за много месяцев слышит собственную игру. Инструмент был хороший, с чистым звуком, может быть чуть слабоватым, но таким же чистым, как сам хозяин.
Потом мысль потекла вспять. Сейчас Вилфред чувствовал то же, что когда-то с оркестром у дяди Рене. Он никого не вел за собой, и его никто не вел, но он как бы обращался к силам, которые жили в нем, не принадлежа ему, и которые находили выход в игре.
Когда Вилфред снова вернулся к действительности, возбуждение его схлынуло. Он взял заключительные аккорды.
- Извините, - сказал он. - И спасибо.
- Спасибо вам, - сказал доктор, поднявшись со стула. - За что вы просите извинения?
Вилфред стоял, все такой же смущенный.
