— Рассказывай. Как ты нашла папу? Он был небритый, колючий. И пальто носил то, старое. Вы с ним долго по улицам ходили.
— И шел дождь… Видишь, ты же все помнишь.
— А потом вы ели мороженое в золотой бумаге, и тебе стало холодно… Мама, а правда войны больше не будет?
— Правда, Лена.
— А то плохо, если война.
Задумывается Ленка, покусывает косичку.
— Мы с тобой всегда вот так будем пить чай вечером и говорить о папе. А вдруг он возьмет и придет. Вдруг все неправда?
— Не надо, Леночка. Ты уже большая. Правда. Все правда. Папа больше не придет.
— А вдруг… все ведь бывает. Только ждать надо. Он хороший был, наш папа?
— Хороший.
— Хорошо, когда есть папа, — вздыхает Ленка.
Она забирается на постель, расплетает косички, и глаза ее уже наполнены сном и смотрят тихо и мечтательно.
— Я сказку про старое пальто сочинила. Висит оно на вешалке. Уже долго висит. Два года. И ему скучно без папы. И когда все спят, оно снимается с гвоздя и ходит по комнате. Рукава по полу. А как посветлеет в окнах, оно опять вспрыгивает на гвоздь ждать папу.
Ленка говорит, растягивая слова, точно сама себя баюкает, точно хочет поскорее заснуть, чтоб старое отцовское пальто начало ходить по комнате.
— Теперь ты мне расскажи сказку. Про то, как снег идет, и про оленя.
Засыпает Ленка и видит сон: кругом снегу много, проваливается она в большие сугробы, а ей совсем не холодно, и она — вся пушистая от снега, как снегурочка на школьной елке, и над ней стоит олень, качает рогами, совсем такой же, как в зоопарке.
Ослепительно на снегу. Ленка размахивает портфелем, ловит губами падающий снег, улыбается. До школы два квартала. Мать держит ее за руку. Пушистые у нее варежки и шуба теплая, серебристая. Давит ботинками снег, где шагнет — там узкий след, как рыбка. Ленка считает следы, загибает в варежке пальцы.
У школы останавливаются.
— Иди, Ленок.
— Ты, мама, долго работать будешь?
— Как всегда. Не студись на улице.
— Ладно, мама.
Подпрыгнула Ленка, подбросила портфель, взбежала на ступеньку. Вдруг — хлоп! — снежок по макушке, больно, обидно. Обернулась быстро — Любка с соседнего двора приплясывает, бант красный в косе.
— Метко. Прямо по шапке попала. А ну, попробуй подойди. Я тебя еще угощу.
Опять летит в Ленку снежок, круглый, крепкий, — и снова Любка приплясывает. Кинула Ленка портфель в снег, глотнула воздуху и ну мчать на Любку; поскальзывается, губы сжала. Догнала. Вцепилась в Любкин воротник, выдохнула:
— Ты чего задираешься?
— Папе скажу. Вон идет. Он тебе даст. Отпусти, говорю.
— Я тоже скажу, — горячится Ленка. — Мой папа тоже сейчас придет.
— Твой?
— Мой.
— А вот и врешь, — нехорошо смеется Любка, и зубы у нее редкие, острые. Дышит паром в лицо Ленке и смеется: — Нету у тебя отца. А мой вон. Он тебе даст. Отпусти лучше.
Падает Любка в сугроб.
— Ты чего это… Я же просто…
— Ешь снег! — кричит Ленка. — Ешь, а то сама накормлю.
И когда Любка, морщась, глотает с мокрой рукавицы снег, Ленка отступает в сторону, отряхивается и, не оглядываясь, бежит к портфелю.
— Я тебе отплачу, — визжит вслед Любка, — ты у меня сосульки со всей улицы поешь. Мальчишек подговорю. Кольку.
Но Ленка будто и не слышит, ныряет в подъезд, хлопает тяжелой дверью, оббивает валенки о порог, обметает от снега.
«Вот задира, — разговаривает сама с собой Ленка. — Еще красный бант носит. Ябеда. Всегда подкарауливает. После школы опять встретит. Мальчишек подговорит».
А по коридору звенит, захлебывается колокольчик, словно озяб без дела и вот разогревается, бойко, радостно: «Скорей, Ленка. Не опоздай… здай… здай!..»
Скачет Ленка через ступеньки, вбегает в класс, с шумом усаживается за парту и приглаживает рукой волосы.
Ленка любит географию — широкую плотную карту, висящую на доске, круглые поблескивающие глобусы, от них и пахнет по-особенному, деревом, краской и морем.
Положит голову на руки, слушает, как учительница рассказывает, длинной указкой отыскивая страны. И необыкновенно Ленке, точно она проплывает океанами, открывает неведомые острова, даже не моргнет Ленка, а сама там, далеко, за картой…
Как-то подошла к учительнице после уроков, спрятала руки за спину, сказала:
