Мальчишки - страница 15

А когда пришли домой, выволокли бредень — щупали, растягивали, считали шагами длину.

Зинка прыгала вокруг, хвастала:

— А нитки-то я вам дала. Чего бы вы делали без меня…

Потом вдруг притихла, с серьезным лицом сидела над бреднем, думала:

«А если не возьмут? С них станется. Встанут чуть свет и улизнут. Обманщики бессовестные. Всегда так: наобещают, выманят чего-нибудь, а сами смеются потом. Русалку поймают, большую, с хвостом, с золотыми волосами. Вот и не глядят даже, будто пустое место заместо Зинки, знай нитки вяжут. Не возьмут».

Зинка толкает Чирка в бок, показывает ему язык и кричит:

— Беззубый! Беззубый!

Чирок дергает ее за жидкую косичку, щиплет и гогочет громко — даже петух отскакивает в сторону.

И Зинка опять принимается реветь.

Много слез скопилось за день. Все выльет. Скоро мать придет с работы, можно до самой до мамы реветь. Зинку не проведешь. Эти бесстыжие уйдут завтра без нее за русалкой. Ее нитками починят бредень и уйдут. И ревет она жалобно, выпячивая губы, пуская пузырями слюни, до цветных кругов в глазах.

А Женька знай помалкивает и вяжет дыры.

— Ма…а…ма… — кричит Зинка, летит навстречу матери, цепляется за ее подол и, воинственно надув щеки, проходит мимо бредня, Чирка и Женьки.

…А когда тихо станет в избе, черно за окном и вкусно запахнет молоком и хлебом на печи, когда Женьки еще нет дома, а пора укладываться спать, — Зинка вдруг, сбиваясь, горячим шепотом начинает рассказывать матери про то, как Женька ворует червей в огороде бабки Насти, про то, как они курят в старой бане из газеты, про то, какой Чирок рыжий, даже все собаки на него лают, и, наконец, совсем на ухо, со страшными глазами ябедничает матери про русалку.

Фонари мутные, слабые, как старые глаза, стоят обочь дороги. Переулок подбирается к театру тощими, выхлестанными ветром липами, лепится горбатыми сугробами.

Тихо.

Набежит ветер, поднимет снег, замутит воздух, словно кто-то большой, широкий, в белом халате пронесется мимо темных домов, шелестя по стеклам и ударяя в замкнутые двери.

Опять тихо.

Только подле круглых фонарей редкой молью пролетит снег, вспыхнув на свету.

Зима стоит скверная, с сухим снегом, частыми скучными вьюгами и молочным холодным небом…

У Верки маленькое личико и длинные ноги. Спит она на узкой кровати, укрывшись одеялом. Зеленоватый свет от фонаря мелкими пятнами падает из окна прямо на ее постель, и вся она будто осыпана листьями. Когда Верка сжимается в зябкий комочек, подбирая под себя одеяло, листья словно шевелятся и шуршат.

Ей снится красивый, легкий сон. Снится, то обрываясь, как тонкая нить, то всплывая, короткий, но всю ночь одинаковый. Будто она кружится, вскинув и выгнув назад, как крылья, руки, на желтом пятачке света, падает, клоня низко голову, и на ней юбочка веером и белые туфельки, и тонко поют скрипки, и на нее смотрит, не мигая, черный зал одним громадным круглым зрачком.

Верка — лебедь. Она улыбается, и ей подносят цветы. Она оправляет кончиками пальцев юбочку. За ее спиной тяжело опускается красный занавес, и она остается, тоненькая, на жарко вспыхивающем свету, и ей кажется, что ноги у нее очень длинные и некрасивые.

— Верка, вставай… Слышь, вставай. — Мать гладит ее по щеке, а там, во сне, Верке чудится, что она уходит в занавес, окунаясь горячим лицом в красный бархат.

— Вставай, Верка, — уже ближе голос матери.

Верка открывает глаза, испуганные, чистые — точно и не спала вовсе, раскидывает руки, и так не хочется уходить из сна, что она снова сквозь сощуренные ресницы глядит в него, но уже не видит ни юбочки, ни белых туфелек, ни черного зала.

На низком потолке золотым кружком горит лампочка.

Мать в плотном платке по самые глаза, сером платке, отчего и комната сереет, и за окном скучно, снежно.

Всякий день начинается так.

Верка, шлепая босыми ногами, поеживаясь, идет к рукомойнику, снимает майку и плещется ледяной водой. Круто, по-отцовски работая руками, растирает грудь ладонями крест-накрест, задыхаясь от свежести, тараща глаза. Ох, и обжигает вода. Струится по острым, маленьким, словно вспухшим за ночь грудям, колючими брызгами впиваясь в кожу. Размахивает Верка жестким полотенцем, краснеет лицом, подпрыгивает.