Дэш, сложив руки на груди, откинулся в кресле:
— Мы с Делией пришли к выводу, что лучше не нарываться на неприятности.
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Другого ответа дать не могу.
— Вы ведь решили выложить эту запись не только из-за письма, верно?
— Не понял?
— Отныне на вас не будут давить, — сказал Уайлд.
— О чем вы говорите? — раздраженно спросил Дэш.
— СМИ требовали, чтобы вы опубликовали записи с Расти Эггерсом. Вам проходу не давали: «Прими правильное решение, докажи, что ты настоящий патриот». Это никогда бы не закончилось. Никакой частной жизни. Никакой свободы — в полном смысле этого слова. Беспрестанное давление на вас, ваш бизнес, вашу семью. Но теперь, когда запись опубликована, все закончилось. Думаю, вы вздохнули с облегчением.
Дэш отвернулся к телевизору:
— Не хочу показаться грубияном, но вы не могли бы на какое-то время перейти в другую комнату? Мне хочется побыть в одиночестве.
Уайлд встал и направился к двери. Когда он вышел в коридор, зазвонил сотовый.
На экране высветилось имя: НАОМИ ПАЙН.
Уайлд поднес телефон к уху:
— Алло?
— Здравствуйте, Уайлд.
— Наоми? — Сердце у него забилось чуть быстрее.
— Перестаньте нас искать, ладно?
— Наоми, ты где?
— У нас все в порядке. Нам ничего не грозит.
— Крах с тобой?
— Мне пора.
— Погоди…
— Прошу. Вы все испортите. Мы не хотим, чтобы нас нашли.
— Наоми, ты ведь уже пробовала.
— Что пробовала?
— Когда решила участвовать в челлендже, — сказал Уайлд. — Помнишь, что ты мне тогда сказала?
— В подвале?
— Да.
— Сказала, что хочу все изменить.
— И еще кое-что.
— Сказала, что хочу изменить все раз и навсегда. Совершить серьезный поступок, чтобы стереть прошлое и начать с чистого листа.
— Этим ты сейчас и занимаешься, да?
— Знаю, что вы скажете. Не получилось в тот раз, не получится и в этот.
— Вовсе нет, Наоми. Я в тебя верю.
— Уайлд?
— Слушаю.
— Прошу, если хотите помочь, просто оставьте меня в покое.
Расположившись на заднем сиденье, рядом с Гэвином, Расти Эггерс то сгибал, то разгибал больную ногу. Гэвин видел, как Расти полез в карман, достал жестяную коробочку, открыл, вынул из нее две пилюли, закинул в рот, проглотил. Повернулся к Гэвину. Взгляд у него был стеклянный.
— «Тайленол», — объяснил Расти.
Гэвин ничего не ответил. Расти взял телефон, набрал номер и сказал:
— Привет, это я. Не нужно объяснений. Еду к тебе. Слышал, у тебя охрана, так что встреть меня… да, именно. Спасибо.
— Не расскажете, что тут вообще происходит? — спросил Гэвин Чеймберс.
— Помните, мы обсуждали теорию подковы применительно к политике?
— Да, конечно.
— Раньше почти все американцы были, так сказать, в центре подковы. Поэтому все эти годы Америка сохраняла равновесие. Левые и правые в достаточной мере сблизились — разногласия между ними были, но ненависти не было.
— Так, хорошо.
— Тот мир остался в прошлом, Гэвин, и уничтожить общественный строй стало проще простого. Центр подковы погряз в самодовольстве. Эти люди умны, но ленивы. Они видят оттенки серого, понимают, что у любой медали две стороны. Что касается экстремистов, они различают лишь черное и белое. Считают такой взгляд на вещи абсолютно верным. Более того, они неспособны понять, что у медали есть другая сторона. Считают всех, кто не разделяет их точку зрения, людьми второго сорта. И готовы пролить чужую кровь за свои убеждения. Я их понимаю, Гэвин. И хочу, чтобы их стало больше. Хочу, чтобы люди из центра подковы тоже превратились в экстремистов. Чтобы сделали выбор.
— Зачем?
— Экстремисты безжалостны и непреклонны. Они не понимают слов «хорошо» и «плохо». Мыслят категориями «мы» и «они». Вы, Гэвин, любите бейсбол, верно?
— Да, люблю.
— И болеете за «Янкиз», так?
— И что?
— А вот что. Допустим, если вы узнаете, что менеджер команды сжульничал или что все игроки вашей любимой команды принимают стероиды, станете ли вы болельщиком «Ред сокс»? — (Гэвин не ответил.) — Ну, станете?
— Наверное, нет.
— Вот именно. Что бы ни творили «Янкиз», вы не станете болеть за «Ред сокс». Вот какую силу я хочу обуздать. Недавно прочел высказывание Вернера Херцога. Знаете, кто это?
— Немецкий кинорежиссер.
— Правильно. Он сказал, что Америка пробуждается, как однажды пробудилась Германия. И что теперь треть наших сограждан готова вырезать другую треть. А все остальные — еще одна треть — будут просто стоять и смотреть на это побоище. — Расти положил руку Гэвину на плечо. — Друг мой, мы с вами изменим этот мир. — Он подался вперед. — Высадите меня на следующем повороте.
