— И она решила, что с нее хватит? Вот так просто?
— Необязательно кого-то винить — ни ее, ни меня. Развод — еще не повод говорить, что брак был неудачным.
— Ох, позволь не согласиться. Развод — это логическая развязка неудачного брака.
Орен, стиснув зубы, на мгновение отвернулся.
— Мы с Шерил прожили вместе двадцать восемь лет. Вырастили троих отличных детей. У нас есть внук, и еще один на подходе. Скажем так: если ты двадцать восемь лет ездила на одной и той же машине и она наконец сломалась — значит ли это, что машина неудачная?
Хестер нахмурилась:
— Ну и аналогия. Ты крепко преувеличиваешь.
— Тогда вот тебе еще одна аналогия. Жизнь — это книга, и мы оба перешли к следующей главе. Шерил всегда будет важна для меня. И я всегда буду желать ей только счастья.
— Продолжая твою мысль, Шерил больше нет в твоей книге?
— Вот именно.
— Господи, какая мудрая позиция. — Хестер покачала головой. — Меня сейчас стошнит от такой мудрости.
— Потерпи, — улыбнулся Орен, — пока я не попробовал дамплинг с бычьим хвостом.
— Ну ладно, последний вопрос, — сказала Хестер.
— Запросто. Спрашивай.
— Шерил подтянула себе сиськи, да? — Хестер поднесла ладони к груди. — Ну, в смысле, они у нее так высоко, что могут сойти за серьги, если не присматриваться.
Орен рассмеялся. У Хестер завибрировал телефон. Раз, другой, третий.
— Три вжика, — сказала она. — Нужно ответить.
— Не понял?
— Один вжик — обычный звонок. Два — по работе. Три — что-то важное, пропускать нельзя.
Орен развел руками:
— Просто бери да отвечай.
Она приложила телефон к уху. Звонила ее помощница Сара Маклин.
— Что случилось? — спросила Хестер.
— Вы на свидании?
— Да, и ты не вовремя.
— Сделайте фотографию, хотя бы тайком. Хочу взглянуть.
— У этого звонка есть какие-нибудь другие причины?
— А что, должны быть?
— Сара!
— Ну ладно. Вы просили связаться с матерью Наоми. Я связалась.
— И?
— И она отказывается с вами разговаривать. Сказала, чтобы вы не лезли не в свое дело, и повесила трубку.
Гэвин Чеймберс стоял у окна своего кабинета, расположенного в мидтаунском небоскребе, и смотрел на пикетчиков: во внутреннем дворе здания собралась разношерстная группа стареющих людей неряшливого вида. Человек двадцать, не больше. Они вяло скандировали: «Покажите записи!» В руках у псевдобродяг были плакаты со всевозможными левыми лозунгами. Две женщины были в выцветших вязаных шапочках розового цвета. Судя по атрибутике, собравшиеся хотели освободить Палестину, распустить иммиграционно-таможенную полицию, добиться отставки президента, но сегодня они не вкладывали в это душу. С точки зрения Гэвина, протест был какой-то вялый.
Делия подошла к окну:
— Кто это там? Неужели…
— Саул Штраус, — кивнул Гэвин.
Заметить старого боевого товарища было нетрудно: шесть футов шесть дюймов и седой конский хвост, выглядевший столь органично, что ясно было: консультанты по имиджу вложили в эту органичность немало труда.
Завершив телефонный разговор, Дэш подошел к жене. В их отношениях всегда были легкость и непринужденность, и, хотя у Гэвина в жизни было много замечательных отношений, он завидовал этим двоим. Бывает, люди дурачат окружающих, такое случается сплошь и рядом, но Гэвин провел немало времени с Мейнардами и успел понять, что Дэш с Делией не притворяются. Настолько любят друг друга, что чувства других людей — не важно, насколько они сильны, — начинают казаться сущей мелочью. Дело не в том, как они говорили друг с другом. Не в том, как они переглядывались или касались друг друга. Их отношения были непостижимы: смесь искренней дружбы и взаимного физического притяжения. Гэвин считал, что оба — и Дэш, и Делия — нашли свою половинку, того идеального партнера, которого почти невозможно найти. Но Дэшу и Делии, похоже, это удалось.
— Чего хотят пикетчики? — спросила Делия.
— Вы же слышите, — ответил Гэвин. — Хотят, чтобы вы опубликовали записи.
— Нет у нас никаких записей, — сказала Делия.
— Они думают, что есть.
— А вы, Гэвин? — спросила она.
— Какая разница, что я думаю.
— Это не ответ.
— Независимо от моего мнения я обеспечу вам защиту.
— Она не об этом спросила, — напомнил Дэш.
