— Ого. Это большая натяжка. Похоже, вы придерживаетесь той же философии, что и Расти Эггерс.
— Простите?
— «Цель оправдывает средства» — это выражение старо как мир. Может, вам двоим стоит основать собственное государство?
Лицо Штрауса побагровело, но, прежде чем он успел возразить, Хестер повернулась к камере:
— Мы сейчас вернемся.
— Стоп! — крикнул продюсер.
— Господи, Хестер, что это, черт возьми, было? — с несчастным видом спросил Саул.
— Эрни Поплин? Серьезно? — Покачав головой, она углубилась в чтение эсэмэсок. Одну из них прислал Орен две минуты назад:
— Саул, мне нужно отойти.
— Господи, вы сами хоть поняли, что сказали? Вы сравнили меня с Расти Эггерсом.
— Ваш иск — чушь собачья.
— Эггерс не остановится, Хестер. — Саул Штраус положил ладонь ей на руку. — Хаос, разруха и нигилизм. Вы же это понимаете, верно? В сущности, ему нужна анархия. Он стремится уничтожить все, чем дорожим мы с вами.
— Мне пора, Саул.
Хестер сняла с лацкана микрофон. За кулисами ее поджидала продюсерша Эллисон Грант. Сделав невозмутимое лицо, Хестер спросила:
— Ко мне кто-то пришел?
— Вы про красавца-великана в форме шефа полиции?
— Милый, да? — не сдержалась Хестер.
— Добро пожаловать в город «Сплошные мышцы». Население: один человек, ваш гость.
— Где он?
— Я отвела его в зеленую.
В каждой телестудии есть так называемая зеленая комната, где гости дожидаются выхода в эфир. По некой загадочной причине стены этих комнат всегда выкрашены в любой цвет, кроме зеленого.
— Как я выгляжу? — спросила Хестер.
Эллисон осмотрела ее столь внимательно, что Хестер забеспокоилась, не станут ли проверять ей зубы, как это принято при покупке лошади.
— Умный ход.
— Вы о чем?
— Макияж, прическа. Правильно сделали, что пригласили его зайти сразу после эфира.
— Да? — Разгладив юбку делового костюма, Хестер вышла в коридор. Стены зеленой комнаты были увешаны постерами телехитов и портретами ведущих, включая фотографию Хестер, сделанную три года назад. На ней Хестер, сложив руки, смотрела куда-то в сторону. У нее был неприступный вид. Когда она вошла в комнату, Орен стоял спиной к двери и разглядывал ее портрет. — Что скажешь? — спросила Хестер.
— Теперь ты выглядишь более чувственно, — ответил Орен не оборачиваясь.
— Чувственно?
— Слова вроде «симпатично» или «красиво» тебе не подходят. — Он пожал плечами.
— «Чувственно» меня вполне устраивает, — сказала она. — «Чувственно» я с руками оторву.
Орен обернулся — с такой милой улыбкой, что милее некуда. Эта улыбка пробрала Хестер до самых пяток.
— Рад тебя видеть.
— Я тоже рада, — отозвалась Хестер. — Прости за ту ситуацию с Наоми.
— Дело прошлое, — сказал Орен. — Думаю, тебя задело покрепче, чем меня.
Так и было. Когда выяснилось, что исчезновение Наоми — всего лишь розыгрыш, Хестер подняли на смех в Сети. Ее враги — в Интернете у любого есть враги — наслаждались ее ошибкой. Когда она двумя днями позже прокомментировала неоднозначный приговор по нарушению избирательного законодательства, вынесенный в Калифорнии, человек десять «твиттер-психов» (Хестер называла их именно так) злобно набросились на нее: «Постойте, не она ли решила, что детский розыгрыш — это дело государственной важности?» Вот как теперь обстояли дела для обеих сторон (да, она уже ненавидела эту фразу — «для обеих сторон»): если в прошлом человек допустил ошибку — и не важно, как давно это было, — ее обязательно припомнят, чтобы свести на нет правомерность любого довода. Как будто внимания заслуживают лишь люди с безупречной репутацией.
— Она сбежала снова, — сказал Орен.
— Наоми?
— Да. Ко мне приходил ее отец. Утверждает, что на сей раз дело серьезное.
— Что будешь делать?
— А что я могу сделать? Оповестил всех по рации. Если мои парни ее заметят, будут иметь в виду. Но по всем признакам она пустилась в бега.
— Представляю, каково ей пришлось в последние дни.
— Да. Меня это тоже тревожит.
У Хестер все еще оставались вопросы по поводу всей этой истории с Наоми — в частности, почему Мэтью настаивал, чтобы она вмешалась? Но когда все выяснилось, Мэтью не стал откровенничать. Отделался пустой отговоркой: мол, беспокоился за одноклассницу.
