Он понял, что ему нужен новый оберег: что-то такое, что держало бы людей на расстоянии — чтобы к нему даже не подходили. Он пытался просить это «что-то» у Бога, которого так хорошо знал священник. Но то ли Бог вечно где-то гулял, то ли радио в соседней камере всегда работало слишком громко. В так долго прожил в напряжении и постоянной депрессии, что это уже стало нормой. Он себя чувствовал, как человек где-нибудь в бункере, куда зашвырнули гранату. Он знал, что ему все равно не успеть отшвырнуть эту хреновину на безопасное расстояние, так что незачем было и трепыхаться. Он просто стоял и смотрел: ждал неизбежного взрыва.
Как-то по ящику показывали передачу про ветеранов войны во Вьетнаме. Там говорилось о том, как у людей замыкает мозги от постоянного страха. А потом кто-то переключил телик на «Улицу коронации».
В попросил переключить обратно.
— Неужели тебе непонятно? — спросил он того парня. — Это же про нас передача.
Этот парень входил в группировку, члены которой мнили себя чуть ли не королями отделения F. В основном это были насильники, и в главном крыле их бы попросту загнобили свои же зеки. А тут, в отделении для категории 43, они были большими авторитетами — то есть это они так считали. Парень послал В куда подальше.
В вмазал ему по башке складным стулом и успел отоварить еще двоих, прежде чем подоспевшие надзиратели не отобрали у него изрядно покореженный предмет мебели и не оттащили его обратно в камеру. Ему запретили смотреть телевизор и вообще появляться в комнате отдыха в течение месяца. Но В не особенно-то и расстроился. Главное, он нашел свой оберег. Да, похоже, что да. Даже походка сделалась прежней. Он уже не сутулился, не шаркал ногами, а снова вышагивал с гордым, заносчивым видом из серии «умри все живое». Так он и ходил, нарезая круги по камере. Четыре шага туда и четыре обратно. Маловато, конечно. Но В хватало. Теперь — хватало.
В колонии он научился читать, и в отсутствии компании начал заказывать книги из библиотеки. Не то чтобы он как-то страдал от нехватки общения, просто читать оказалось и вправду прикольно. Ему нравилась биология. В книгах, которые ему приносили, были выдраны почти все страницы с картинками: предыдущие «читатели», видимо, собирали наглядные материалы для мастурбационных нужд. Но он открыл для себя много другого, не менее интересного. Например: вы знали, что человеческий глаз воспринимает все в перевернутом виде, то есть, на самом деле, мы видим мир вверх ногами, и только какой-то хитрый механизм, наподобие системы зеркал в мозгу, помогает нам видеть реальность такой, какой мы ее себе представляем? В это знал. И он принял ту медленную овацию, ознаменовавшую его появление в этом месте: принял и обратил себе на пользу. Ходил по камере, изо дня в день. Тренировал свое тело. Иногда пел — просто, чтобы не забыть звук собственного голоса.
— Если ты счастлив, и ты это знаешь, хлопай в ладоши, — завывал он, искренне полагая, что это новое подтверждение психической неуравновешенности лишь укрепит его положение замкнутого одиночки, которому никто не нужен.
Однажды, еще в младшей школе, училка по пению наказала его за то, что он не стал хлопать в положенном месте в этой самой песне. Теперь он понял, как это было несправедливо. Ведь он тогда не был счастлив. Кроме тех нескольких недель в компании с А, которые тоже, в конечном итоге, обернулись прокисшей отравой.
Поскольку В запретили выходить из камеры в течение месяца, еду ему приносил другой заключенный, из другого отделения. Откормленный боров, разжиревший на хавчике, который он без зазрения совести крал с подносов с едой, предназначенной для других. В не разу не возмутился, ни разу не высказал, что он по этому поводу думает. Он просто сидел и бесстрастно смотрел на полоску жира рядом с одинокой сосиской у себя на тарелке — явное указание на то, что сосисок должно было быть две. Или на следы трех жадных пальцев в чахлой порции печеной фасоли. Но однажды, за пару секунд до того, как В подали обед, за дверью камеры послышался характерный звук смачного плевка, и вот тогда В очень спокойно попросил поменять подносы.
