САМОЙЛОВ. Ну, брось, чего ты разозлился...
МОТИН. А какого хрена выколпачиваться-то весь вечер? Может, хватит?
ВОВИК. Да что вы... ладно...
ЖИТОЙ. Ребята, бросьте. Вовик, ты допьешь когда-нибудь?
ВАСИЛИЙ. Вовик, тебе уже хватит, по-моему.
МОТИН. Эй, Самойлов! Плёнка кончилась давно. Ставь на другую сторону.
САМОЙЛОВ. А что там?
ПЁТР. Эллингтон.
САМОЙЛОВ. А что-нибудь другое есть?
ВАСИЛИЙ. Да ставь Эллингтона, фиг с ним! (Мотину.)
Ну, как у тебя с работой?
МОТИН. Пошёл в задницу со своей работой!
ВОВИК. Нет, а интересно, этот Фёдор...
ЖИТОЙ. Пётр, ты куда стопку дел? А дай-ка, вон она, у магнитофона.
Самойлов ставит пленку на другую сторону и увеличивает громкость. Все вынуждены говорить повышенными голосами.
ПЁТР (как бы про себя). Вы не понимаете простой вещи. Как Шестов отлично сказал про это: человечество помешалось на идее разумного понимания. Вот Максим и Фёдор... ну, между нами, люди глупые...
МОТИН (саркастически). Да не может быть!
ПЁТР. .. .и ничуть не более необыкновенные, чем мы.
Но, как ни странно, они выбрались из этого мира невыносимой обыденщины... как бы с чёрного хода. И вот...
ВАСИЛИЙ. Пётр, ты заткнись, пока не поздно.
САМОЙЛОВ. Вовик, передай там колбасу, если осталась.
ЖИТОЙ. Ну и колбаса сегодня. Я прямо не знаю, что такое. Ел бы да ел!
ВСАИЛИЙ. Сам ты, Пётр, хоть и лотофаг, помешался на идее разумного понимания. Хреновый дзен-буддизм получается, если его так размусолить можно.
ВАСИЛИЙ. А ты попробуй объяснить про Максима!
ПЁТР. Ты, видно, просто пьян. А Максим и Фёдор -неизвестные герои, и необъяснимые.
ЖИТОЙ. Мать честная! Мы ещё портвейн недопили!!! Василий, у тебя ещё бутылка осталась!
ВАСИЛИЙ. Точно. Возьми там, в полиэтиленовом мешке.
САМОЙЛОВ. Пётр, куда бы Вовика девать?
ПЁТР. Вон, у меня под кроватью спальный мешок. Положи его туда.
МОТИН. Ещё бы не отрубился, когда весь вечер мозги дрочат про этих Максима и Фёдора. Я удивляюсь, как это мы все не отрубились. Если бы хоть путём рассказать мог, а то танки, коаны. А что такое "моногатари"?
ЖИТОЙ. Эй, ребята, давайте выпьем наконец, спокойно. (Разливает.)
САМОЙЛОВ. Во, тихо! Это Маккартни?
ПЁТР. Да, вроде.
САМОЙЛОВ. Тихо! Давайте, послушаем.
Дослушивают плёнку до конца, притопывая ногами. Самойлов подпевает.
МОТИН. Давай ещё что-нибудь. Таня Иванова у тебя есть?
ПЁТР. Нет.
ЖИТОЙ. Вот жаль! Вот под неё пить, я вам скажу...
ВАСИЛИЙ. Под неё только водку.
ЖИТОЙ. Так сейчас сколько? Эх, зараза! Десятый час. Ладно. Всё равно, портвейн кончается, - надо сложиться и в ресторан.
Все, кроме спящего Вовика и Самойлова, выгребают оставшиеся деньги. Житой бежит в ресторан. Мотин ставит на магнитофон новую пленку наобум.
МОТИН. Это что такое?
ПЁТР. Эллингтон.
МОТИН. Ты что его, маринуешь, что ли?
Пауза. Некоторое время в ожидании приходится слушать Эллингтона. У всех добрый, расслабленный вид.
ВАСИЛИЙ (Мотину). Ну, нарисовал что-нибудь?
МОТИН. Да так... Времени нет.
ВАСИЛИЙ. А у кого оно есть? Все равно ждать нечего. Тысячи от Блока не будет.
МОТИН (серьёзно). Я жду, когда вырастет сын.
ВАСИЛИЙ. А сколько ему сейчас?
МОТИН. Года два.
ВАСИЛИЙ. Года два! Ты что, не знаешь точно?
МОТИН. Два года! Ничего я не жду!
ВАСИЛИЙ. Невозможно, чтобы атеист ничего не ждал! Например, когда кончится это настоящее и начнётся новое. Были в школе, ждали, когда кончим. В институте тоже ждали, мечтали, когда отучимся. Теперь ждём, когда сын вырастет, а то и того пуще - когда на пенсию выйдем. И самые счастливые всё торопят будущее. Ну, не ужасно ли? Скорее, скорее пережить это, а потом другое, а потом смерть по-вашему? Будто пловец изо всех сил плывёт, как можно быстрее, не обращая ни на что внимания, плывёт к цели. И потому пловцу полагается быть оптимистом.
ПЁТР. Но спасительнее недуманье о смерти.
ВАСИЛИЙ. От чего спасительнее? Ещё спасительнее тогда сумасшествие. Чего мы опять из пустого в порожнее перегонять будем? Слышал я жизнь самоцель. Лучше и умнее жизни ничего не придумаешь. Чего вы все ждёте?
ПЁТР. Чего это Житого давно нет?
МОТИН. Господи, как мне все надоело!
Пауза. Мотин задрёмывает.
