Все, что говорил Леннерт, надо полагать, соответствовало действительности, но, на мой взгляд, не имело никакого смысла. Ясно ведь, что никто, кроме сильного Мастера хаоса, и не подумает предпринимать магическую атаку на личность. А все, кто практикует магическое воздействие, как правило, и сами являются «соответственно оснащенными и обученными индивидами». Белые Рыцари, как помнилось из уроков магистра Кервина, сражались мечами и были могучими воителями.
— ...Сила хаоса заключается в его способности дезинтегрировать сложные структуры... — дундел Леннерт.
— Не по этой ли причине многие народы остерегаются использовать паровые машины? — сияя, как медный таз, осведомилась Тамра.
Ринн еле слышно фыркнула.
Я вздохнул. Сама по себе теория, может, и недурна, но мне уже осточертел и фальшивый энтузиазм Тамры, и ярое стремление магистра Леннерта разжевать очевидное и уклониться от разъяснений чего-либо существенного. Например, что такое магия гармонии? Каким образом способствует она усилению структурных связей? Как эта магия работает и почему никто не признается в том, что ею занимается? Должен же кто-то ею заниматься!
Магистр Леннерт продолжал теоретизировать, а я задумался о Кандаре и о том, что может меня там ожидать.
Нас — во всяком случае, у меня было такое ощущение — с самого начала собирались отправить в Кандар. Но одно дело — думать об отплытии как о деле неопределенного будущего, а совсем другое — узнать, что для тебя время покинуть Отшельничий уже настало.
Нас собрали в той самой комнате, где состоялась наша первая встреча по прибытии в Найлан. Но на сей раз каждому предстояло переговорить с Тэлрином по отдельности.
Дубовые стенные панели казались еще более мрачными чем в тот раз, а изображенные на портретах мужчина и женщина выглядели так, словно знали некую тайну, которой не собирались с нами делиться.
Разумеется, я понимал, что все это чепуха, однако стоило мне взглянуть на мужской портрет, как по коже пробегал холодок. А на женский мне и вовсе не хотелось смотреть, поскольку изображенная на нем особа, при полнейшем отсутствии внешнего сходства, почему-то заставляла меня вспомнить Тамру.
Вызванный за дверь на беседу с Тэлрином Саммел так и не вышел. То есть, надо думать, вышел, но не к нам в комнату ожидания, а через другую дверь. Потом Тэлрин позвал Дорте, за ней — Ринн, следом — Миртена. Кристал и Тамра все еще ждали. Кристал ерзала на краешке скамьи, готовая вскочить в любой момент. Я ее понимал, поскольку сам вовсе не мог сидеть. Со времени прибытия в Найлан я заметно окреп и научился обращаться с полудюжиной видов оружия, но так ни в чем толком и не разобрался. И готовым к испытанию себя вовсе не чувствовал.
Самое паршивое заключалось в том, что причина, по которой меня отсылают с Отшельничьего, так и осталась невыясненной. То есть, конечно, мне сказали, что я каким-то образом представляю некую угрозу для разлюбезного порядка нашего расчудесного острова. Но чтобы растолковать, что же во мне такого страшного — это уж дудки!
— Кристал, — позвал Тэлрин, приоткрыв черную дубовую дверь.
Кристал встала.
— Удачи, — шепнул я.
Она слабо улыбнулась и пожала плечами.
Выражение лица у Тэлрина было открытым, благодушным и приветливым, как у привычного к своему делу опытного палача.
Дверь затворилась.
Тамра подняла на меня глаза. В отличие от Кристал, она небрежно разлеглась на скамье. Ее рыжие волосы и яркий голубой шарфик резко контрастировали с мрачной обстановкой помещения.
— Что, любишь женщин постарше? — ехидно осведомилась она.
— Нет, просто люблю женщин, — откликнулся я, хотя, наверное, не стоило бы ввязываться с ней в спор. — Перво-наперво — настоящих. Которые сами признают себя женщинами.
— Этаких смиренных овечек...
Я покачал головой, не удостоив ее взглядом.
— Хоть ты и хороший боец, Тамра, Кристал могла бы без труда изрубить тебя на кусочки. Это она-то смиренная овечка? Мы с ней друзья, вот и все.
— Ага, значит в вашей парочке тон задает она, — усмехнулась Тамра, потянувшись на скамье, как кошка.
Отвечать я не счел нужным — Тамра все едино перетолковала бы мои слова по-своему — а вместо того принялся рассматривать камень под ногами. По утверждению магистра Леннерта, поверхностные узоры любого материала определенным образом отражали его внутреннюю структуру. В древесине я разбирался и сейчас думал, что, доведись мне заняться резьбой по дереву снова, это знание, пожалуй, помогло бы мне создавать изделия получше, чем большинство не столь сведущих в философии ремесленников. Вид материала позволял определить его плотность, а плотностью во многом обуславливалась прочность. Это имело отношение в равной мере и к камню, и к металлу.
