Я расстегнула кожаный жилет, положила его под дуб, затем отстегнула ножны с Убийцей и передала их Андреа. Ботинки и носки последовали за жилетом. Технически танец лучше срабатывал, если все проделывать обнаженной, но мне не хотелось прыгнуть в объятия Пса Морриган абсолютно голой. Уверена, он был бы рад, встретив меня в таком виде.
Я встала, пальцы ног касались холодной скользкой травы, и глубоко вздохнула. Я знала, как делать призыв. Кто-то научил меня этому очень давно, так давно, что я даже не могла вспомнить кто и когда, и пару раз видела, как это делается. Но сама никогда не делала.
Андреа села на траву. Рафаэль опустился рядом с ней.
Я налила воду в чашу, отстегнула ремень и из кармашков на нем достала травяные порошки: женский папоротник, зола для ясновидения и щепотка полыни, чтобы свести к минимуму вмешательство любопытных. Немного дуба для привязки к мужчине. Дуб я перемолола паршиво, и теперь вместо мелкого порошка по поверхности плавали кусочки листиков.
У меня не было с собой вращателя[27], но несколько недель назад мне попался замечательный посох, сделанный из европейского ясеня, и я оперативно изуродовала древко, вырезав маленькие кусочки и распихав их по кармашкам в поясе. Европейский ясень лучше всех прочих видов дерева удерживает чары. Я бросила одну его щепку в воду и прошептала заклинание.
Импровизированный вращатель задрожал. Задергался, как рыболовный поплавок, когда рыба объедает приманку, и закрутился на месте, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее.
— Это для чего?
— Это соединяет травы и магию, — я вытащила метательный кинжал и отдала Андреа. — Если что-то пойдет не так, брось кинжал в чашу. Только, пожалуйста, не пытайся её переворачивать и не вытаскивай вращатель.
— А как я пойму, что что-то пошло не так?
— Я начну кричать.
Я сняла щиток с левой руки, вслед за ним — серебряные иглы. Еще один нож для метания, три акульих зуба и регнабор…
— Сколько снаряжения ты с собой таскаешь? — Рафаэль поднял брови.
Я пожала плечами:
— Да это почти всё, что есть.
Я вошла в тень дуба. Разделась до футболки и трусов, ни пояса, ни меча, ни ножа. У меня не было с собой ничего, кроме комплекта для забора крови и прямоугольного кусочка ткани, связанного из волос и крапивы. Я представила широкий круг в тени дуба и бросила лоскут в центр.
Вернулась к границе воображаемого круга и начала свой танец.
Шаг за шагом я продвигалась по кругу, согнувшись в танце. На середине второго круга из маленького вязаного лоскута взметнулся тугой столп магии и охватил меня. Он прошел через голову до самых пят, распадаясь на маленькие ручейки там, где кожа касалась земли, будто я превращалась в дерево. Он направлял меня.
Я смутно видела, как из теней выходят боуды, тянущиеся ко мне словно мотыльки к пламени. Они смотрели на меня горящими глазами, покачиваясь в такт тихой музыки танца. А потом я услышала ее, простую далекую мелодию. Она нарастала с каждой секундой, разрывая сердце, грустная, но дикая, чистая, но не совершенная. Она зацепила меня, пробралась к моему сердцу, наполнив его тем, что мой русский отец называл тоской, унынием, столь сильным и причиняющим боль, что мне физически стало плохо. Мелодия вызывала слабость в ногах, подрывала волю до тех пор, пока не осталась одна лишь меланхолия, которая заставляла скучать по чему-то, я не была уверена по чему именно, но знала, что без этого не сделаю и вдоха.
Я танцевала, и танцевала, и танцевала. Зачарованные боуда растворились. Вокруг закружился туман, во мгле мимо меня пробежал темный пес. Туман медленно редел, и сквозь белую пелену я видела нежное, манящее желтое свечение.
Под ногами я ощутила влажную траву и камни. Услышала тихий плеск и треск дров, сгорающих в костре. Меня привлек резкий солоноватый дым.
Через несколько шагов я ступила на берег озера. Глянцевое, черное и спокойное в лунном свете, словно поверхность монеты, опущенной в деготь. Около воды, в каменном углублении, горел маленький костерок. Над огнем, на вертеле, висела тушка какого-то небольшого животного, возможно, кролика.
Я повернулась. За спиной простирался лес, темный и иззубренный. Туман отполз к деревьям, будто его засосало в чащу.
