Музыкальный бизнес приобретал очертания все более
причудливые, а ведущие лейблы ничего происходящего за их стеклянными стенами не
видели и не слышали. CBS требовался для ее «Masterworks» новый глава. Это место
было обещано Роберту П. Дэшу, вице-президенту по стратегическому планированию,
однако его обошел явившийся из Израиля шустрый аутсайдер. Шимон Шмидт,
основатель израильского филиала CBS, на который в этой стране приходилось 80%
продаж, захотел отдохнуть от напряжения, царившего на Ближнем Востоке. «Он был
гением бизнеса» – говорит одна тогдашняя мелкая сошка[2], работавшая, впрочем,
в самом сердце штаб-квартиры компании. «Шмидт посеял хаос, – говорит Пол
Мейерс. – Он уволил половину штата, [заявив,] что намеревается покупать в
Венгрии дешевые записи и продавать их на рынке США по полновесной цене.»
«Хотите знать, как он принял на работу главу репертуарного отдела? – спрашивает
Дэш. – Все чистая правда, я слышал эту историю от самого Зубина.»[3]
Шмидт попросил Зубина Мету, музыкального директора Нью-Йоркского
и Израильского филармонических оркестров, порекомендовать ему помощника. «Зубин
решил, что Шимону нужна секретарша, и назвал ему Кэтрин Рид, которая когда-то
работала в вашингтонском Центре Кеннеди. Мы и ахнуть не успели, а она уже стала
репертуарным директором. Я разглядывал в своем кабинете макет конверта для
“Ромео и Джульетты” Прокофьева, – вспоминает Мейерс, – и тут входит Кэтрин и спрашивает
меня, кто поет в этой записи главную партию.»
Женщина весьма привлекательная, Кэтрин очень и очень
подружилась с застегнутым на все пуговицы президентом «CBS Inc.» Томасом
Уайманом. Она сказала Уайману, что от Шмидта нет никакого прока, и израильтянина
уволили. Дэш, все же ставший главой «Masterworks», будучи человеком деликатным,
не задавал Рид никаких вопросов о ее отношениях с Уайманом. «Она как-то
объявила в моем офисе, что он ей прохода не дает, и после этого ее никто даже
пальцем тронуть не смел». Когда правление уволило Уаймана за неправильное
обращение с оборотными средствами, вспоминает Дэш, «я в ближайшие несколько
дней выставил и Кэтрин Рид».
Дэш, унаследовавший оборот в 20 миллионов фунтов стерлингов
и полное отсутствие прибыли, рискнул прибегнуть к «кроссоверу» – в то время это
слово еще не было бранным обозначением смешения жанров. Если Фрэнк Синатра мог
петь Курта Вайля, а Джоан Баэз «Бразильские бахианы» Вилла-Лобоса, почему было
не объединить усилия лучшего тенора мира и лучшего в Америке поп-барда?
Катализаторами этой затеи стали Милт Окан – миллионер и магнат фолк-музыки,
продюсер таких мастеров, как Гарри Белафонте, Мириам Макеба и «Питер, Пол и
Мэри», – и человек по имени Генри Джон Дойчендорф младший, возглавлявший
хит-парады под именем Джон Денвер. Милт был ярым поклонником Пласидо Доминго,
который познакомил его в артистической «Ковент-Гардена» с Дэшем. «Мы несколько
раз пообедали – с женами, без жен, – говорит Дэш. – Я заключил с Пласидо
Доминго эксклюзивный контракт на “кроссовер”. Подчиненные мои решили, что я
рехнулся. Затем Милт доставил мне альбом Пласидо и Джона Денвера “Perhaps Love”[31].
Он стал платиновым, мы продали сотни тысяч экземпляров. В том году
“Masterworks” получила, наконец-то, прибыль.»
Затем объявился Гленн Гульд. Он все-таки решил записаться с
Караяном. Пока CBS боролась с DG за право поставить свой лейбл на конверте, Гульд
позвонил Невиллу Мэрринеру, к тому времени ставшему музыкальным директором в
Миннесоте. «Я хочу сделать запись с оркестром» – сказал Гульд. Мэрринер,
трепеща от радости, полетел на север, в Торонто. Во время их долгого ночного
разговора Гульд сообщил Мэрринеру, что в хорошие дни ему удается записывать и
доводить монтажом до ума две минуты звучания. «Это было бы неэкономно» – сказал
Мэрринер. Они договорились о том, что Гульд запишет в своей студии сольную
партию бетховенского концерта и пришлет запись Мэрринеру, а тот сделает
оркестровую «подложку»[4]. Счастливый дирижер вернулся в Миннесоту, но тем все
и кончилось. Через несколько дней после пятидесятилетия Гульда, в сентябре 1982
года, его поразил инсульт, и фортепиано утратило свою непостижимую легенду.
Мертвым Гульд продавался быстрее и ходче, чем живым. Каждая его мемориальная
пластинка расходилась лучше, чем предыдущая. То же самое происходило у EMI и с
Марией Каллас – через пять лет после ее смерти. И это было тревожной
тенденцией, ибо цивилизация, которая поклоняется своим мертвецам, обречена на
гибель.
