Каждая компания вложила в совместное предприятие по 1
миллиону долларов. К 1970-му «CBS-Sony» зарабатывала по 100 миллионов долларов
в год. Ога, рослый и скупой на эмоции, способный к напряженной сосредоточенности
и неистовому гневу, подружился с работягой Йетникоффым. Они проводили долгие
вечера за беседами о смысле жизни и оставались на ночь в домах друг друга.
Йетникофф, заботившийся о благополучии азиатского «золотого дна», хотел, чтобы
«CBS-Sony» возвращала часть своих прибылей материнской компании. Ога от прямого
ответа уклонялся. Йетникофф, дабы умаслить его, задешево поставлял через свой лондонский
филиал в Японию записи Джона Уильямса (CD 45, p. 211),
Мари Перайя и Эндрю Дэвиса. «Компания больше не интересовалась классикой и едва
ли не обижалась, когда ей предлагали новый проект» – говорит Пол Мейерс,
тогдашний директор международного репертуарного отдела. RCA, решив
собезьянничать, также перенесла всю связанную с классикой деятельность в
Лондон, где Андре Превен записывал симфонии Воан-Уильямса, а ирландский
флейтист караяновского оркестра, Джеймс Гэлуэй, обратился в солирующую звезду.
Офис компании возглавлял Кен Глэнси, прежний помощник Либерсона; когда его
убрали, «пришедшее ему на смену высшее руководство либо не интересовалось
классической музыкой, либо ничего в ней не смыслило»[36].
Компании США перестали, по сути дела, записывать
американские оркестры и тут, к полной для всех неожиданности, в стране объявились
европейцы. Бостон, в 1969-м брошенный RCA, предложил «Deutsche Grammophon»
Артура Фидлера с его оркестром легкой музыки «Boston Pops» – при условии, что
компания запишет и кое-какой классический репертуар с Уильямом Штайнбергом и
протеже Бернстайна Майклом Тиланом Томасом. Бостонский симфонический оркестр в
профсоюзе не состоял и потому с ним можно было договариваться о цене записи.
Месяц спустя в Чикаго появилась – по пятам за Джоджем Шолти –
«Decca». Оставшийся после ухода Калшоу не у дел Шолти, судя по всему, обозвал
Миншалла «заурядностью»[37] и пригрозил уходом из лейбла, если тот не будет
записывать его новые оркестры. И к большому удивлению Шолти, Розенгартен дал
согласие на его уход. Первый сезон Шолти в Чикаго завершился заморским турне;
он остановился в Вене, чтобы записать Восьмую симфонию Малера с Чикагским
симфоническим оркестром и хором Венской оперы – в пику Филармоническому. В
итоге, Шолти сделал в Чикаго сотню записей, продав 5 миллионов дисков. «Англичане
не умеют продавать»[38] – ворчал он, однако факты говорили совсем обратное – и,
во многом, благодаря шефу нью-йоркского бюро «Decca» Терри Макьюину.
«Терри представлял собой человека гаргантюанских вкусов, а
накладных расходов у него было столько, сколько я и не видел никогда, – говорит
тогдашний журналист “Нью-Йорк Таймс” Стивен Рубин, ставший впоследствии
преуспевающим издателем. – Он был из тех людей, что не способны по вечерам
оставаться дома. Терри устраивал фантастические обеды с Режин Креспен, Тибальди,
Мэрилин Хорн, Биду Сайао, – а потом мы возвращались в его дом и слушали пленки,
на которые он записывал вокалистов, певших самые причудливые партии на самых
разных языках. Терри питал пламенную страсть к вокалистам. Очень большая часть
его личных вкусов отразилась в записях “Decca Records”, или “London”, как она
здесь называлась. Во времена Терри “London” была лейблом вокалистов и никого больше.»[39]
Судьба послала ему двух мировых звезд. Джоан Сазерленд была
королевой бельканто, а ее еще неоперившийся партнер Лучано Паваротти имел все необходимое
для того, чтобы стать тенором столетия. Калшоу он не понравился, а у
Розенгартена теноров и так было пруд пруди – Ди Стефано, Корелли, Мак-Кракен, –
зато Миншалл контракт с ним подписал и, когда Паваротти в 1967-м приехал в
Нью-Йорк в качестве дублера Карло Бергонце в караяновском «Реквиеме» Верди,
Макьюин полюбил его с первого взгляда – один человек-гора другого. Он отвел
тенора сначала к стилисту, а затем к модному фотографу Франческо Скавулло. «Вы
такой милый малый, Лучано, – сказал он. – А это значит, что рекламировать вас
должен настоящий непотребный сукин сын»[40]. Для того, чтобы выводить Паваротти
в люди, был нанят пробивной Герберт Брестлин, и скоро все другие вокалисты
оказались оттертыми на второй план. Что же касается Сазерленд, для нее Макьюин
создал имидж гранд-дамы великой традиции.
