Возрождение ранней музыки назревало довольно давно. Признаки
его появились уже в английском «движении искусств и ремесел», однако
убедительных интерпретаторов эта музыка обрела лишь после Второй мировой войны,
когда контратенор Алфред Деллер нашел для себя слушателей на радио Би-Би-Си, а
хормейстер нью-йоркского Межнационального союза дамских портных Ноа Гринберг
стал исполнять Перселла в старинной манере. Летом 1948 года голландский
клавесинист Густав Леонхардт завершил учебу в Базеле и отправился поездом в
Вену, чтобы выучиться там на дирижера. «Мы встретились в коридоре “Академии” и
разговорились о его диссертации, посвященной [баховскому] “Искусству фуги”, –
вспоминает однокашник Леонхардта Николаус Арнонкур. – И решили исполнить эту
вещь, что в итоге потребовало 200 репетиций, квартетом из [виолда] гамба, на
которых играли я, моя жена [Алиса Хоффельнер], Эдуард Мелкус и Альфред
Альтенбургер, ставший впоследствии Vorstand’ом (музыкантом-председателем
правления) Венского филармонического. Мы соединились и приступили к
борьбе»[17]. Так началась революция в Европе.
Леонхардт и его жена Мария основали названный говорящим за
себя именем «Baroque Ensemble»[19];
Арнонкур с Мелкусом создали «Concentus Musicus Wien»[20].
Эти ансамбли соединились в 1954-м, чтобы записать с Деллером кантаты Баха. В них
присутствовало некоторое сходство с «поющим семейством Траппа»[21],
тем более, что со временем к ним присоединялись дочери и сыновья, однако этос этих
ансамблей был возвышенным: поиски, нота за нотой, музыкальной истины. Потомок
Габсбургов, Арнонкур зарабатывал хлеб насущный как виолончелист Венского
симфонического оркестра, которым управлял Герберт фон Караян. «В те дни
музыканты были рабами, – говорит он. – Дирижеры нередко приказывали музыканту
сыграть его партию в одиночку и, когда это происходило, я видел нечто поистине
ужасающее. Двум оркестрантам, моим друзьям, это стоило сильного нервного
расстройства, вследствие которого оба оказались в сумасшедшем доме, где их
подвергли электрошоковой терапии»[18].
Недовольный и скучающий Арнонкур обходил антикварные
магазины и вертел там в руках богато изукрашенные виолы. Ему удалось за гроши
купить изготовленную в 1558 году в Кремоне басовую виолу. «Для меня инструмент
всегда был инструментом, а не предметом культа» – говорит он. В 1960-м Арнонкур
уговорил «Telefunken», немецкий филиал «Decca», записать на исторических
инструментах Баха, а Хикманна, «потрясающего музыканта», – музыку двора
Максимилиана. Оба лейбла предложили ему долгосрочные контакты. «В итоге я
поехал в Гамбург. Утром у меня состоялся разговор с Хикманном и его группой, а
после полудня – встреча с сотрудниками “Telefunken”. Люди из “Deutsche Grammophon”
сказали мне: “Вы лучший из лучших для исполнения танцевальной музыки – от
средневековой до Иоганна Штрауса”. А люди из “Telefunken”: “Нам нравится, как
вы работаете.” Так что с “Deutsche Grammophon” мы попрощались»[19].
Караян, узнав, что один из его виолончелистов дирижирует
записями Баха, изгнал Арнонкура из своей империи. «Я не понимаю, почему испортились
наши отношения, – говорит Арнонкур. – Караян любил исполнять Баха, однако
каждый раз, как он записывал хоральную музыку, эту запись сравнивали с моей и
не всегда в его пользу. Однажды я написал ему и получил очень милый ответ, но
работа в Зальцбурге так и осталась для меня невозможной». После открывшего
новые музыкальные горизонты турне по США (1969) Арнонкур покончил с поденной
работой и обратился в миссионера ранней музыки. Хольшнайдер снова попытался
заманить его в «Archiv». «Вы наилучший из исполнителей церковной музыки»[20] –
сказал он. Арнонкур ответил отказом, предпочитая держаться за небольшую
«Telefunken». Леонхардт подобным же образом сторонился «Philips». Барочные
музыканты жили за счет маленьких лейблов: Деллер – «Harmonia Mundi», каталонец Жорди
Саваль – «Astree», голландец Том Купман – «Erato», нередко соединяясь, чтобы
поиграть вместе. «Бранденбургские концерты», которые Леонхардт записывал в
1976-м для «Telefunken» в соборах Харлема, собрали в одну компанию его лучших
учеников: Сигисвальда Кёйкена (скрипка), Аннер Бильсма (виолончель), Виланда
Кёйкена (виола да гамба), Франса Брюггена (блок-флейта) и Боба Ван Асперена
(клавесин). «Если стремишься быть аутентичным, – предупреждал Леонхардт, –
убедительным не будешь никогда… Самое важное… это артистическое качество»[21]. Брюгген
добивался чистоты тона, заставляя своих студентов по полчаса играть гаммы, – а
сам в это время читал газету.
