Последовала паника. Льюис позвонил Калшоу в Нью-Йорк и
настоял на его возвращении, предупредив, что «Capitol» того и гляди станет
собственностью EMI. Следующим позвонил Розенгартен, приказавший Калшоу отправиться
в Вену и взять на себя записи, которыми руководил Олоф. «Произошла дикая свара,
- вспоминает Гордон Парри, записывавший
тогда в Вене вагнеровские “Песни Везендонк”, -
Виктора вызвали в Цюрих и приказали ему сдать все венские дела, поскольку он
заключил контракт с EMI. Появился Калшоу, и мой непосредственный начальник
мистер Хадди угрожающим тоном приказал мне работать с ним - и чтоб никаких возражений»[34].
Калшоу никогда в Вене не был и опыта работы с двуличными
управляющими оркестров не имел. То, что ему предстояло сделать, было своего
рода шагом с обрыва, однако и шагом, который приближал его к Граалю. Лучшего
оркестра для «Кольца», чем Венский филармонический, не существовало, как не
существовало и лучшего места для работы, чем заброшенная со времен империи баня
«Софиенсаал». Калшоу был у Розенгартена на хорошем счету, а с Шолти дружил едва
ли не семьями, - когда Шолти уезжал
отдыхать, за его собакой присматривала мать Калшоу. Содержавшее угрозу уйти из
компании письмо Шолти к Калшоу завершалось словами: «люблю тебя и
мальчиков»[35].
«Мальчиками» музыканты называли тех, кто работал в «Decca», - то ли за их практичную мастеровитость, то
ли за ребяческий идеализм, то ли за преобладание среди них гомосексуалистов в
те времена, когда однополая любовь не решалась объявлять о себе в открытую.
Осмотрительность составляла норму для подвизавшихся в искусстве геев, однако
«Decca» была местом безопасным, дававшим такую свободу, какая только была возможной
в ту пору. Гордон Парри, розоволицый блондин, вечно пребывавший в поисках
партнера, был вопиюще бисексуален. В расположенном на верхнем этаже
«Софиенсаал» общежитии «Decca» он переходил ночами от одной двери к другой,
стучался в них и кричал: «Выходи, красавчик! Короткая обоюдная мастурбация,
ничего больше!». «Гордон все доводил до крайности» - говорит Андри. «Он был человеком очень не простым, общительным
и умевшим находить подход к людям» -
говорит другой его коллега. «Если ему перечили, он порой становился опасным».
«Среди работавших в “Decca” людей имелось несколько очень агрессивных геев, - говорит человек, бывший в ту пору
беззащитным молодым звукорежиссером. -
В наши дни их обвинили бы в сексуальных домогательствах.»[36]
Самого Калшоу секс особо не волновал. «Что касается
сексуальной жизни Джо, - говорит один
из его сотрудников, - ее либо не было
вообще, либо она представляла собой тайну за семью печатями. Я никогда не
ощущал, что с ним происходит что-либо по этой части»[37]. Хотя среди
«мальчиков» «Decca» имелись и гетеросексуалы, сам этос ее был отчетливо
геевским. «В “Decca” было весело, а в EMI уныло и серо, - говорит один из режиссеров звукозаписи “Decca”, также гей. - Поэтому с нами и хотели работать интересные
люди.»[38] Любимыми композиторами «Decca» были Бенджамин Бриттен, Майкл Типпетт
и Питер Максуэлл Дэвис, носители сексуальной эстетики, совершенно отличной от
той, которая отличала EMI с ее гетеросексуалами Элгаром, Дилиусом,
Воан-Уильямсом и Уолтоном. И тем не менее, когда Фрэнка Ли, «человека в зеленом
костюме», поймали во время деловой поездки в Цюрих с мальчиком, он был
немедленно уволен. Бренд «Decca» представлял собой изящный баланс между
геевской культурой Калшоу и библейскими ценностями Льюиса и Розенгартена - и то, и другое сплавлялось, порождая
прозелитское ощущение своей миссии. «“Decca” была не просто местом работы, она
была семьей, - говорит Андри. - Такого чувства товарищества вы не нашли бы
больше нигде. А в EMI все заканчивали в шесть и расходились по домам.»[39]
Посреди руин поражения немцы нащупывали путь возвращения в
цивилизованный мир. Изгнанная бомбардировками из Берлина компания «Deutsche
Grammophon» снова перебралась в Ганновер Эмиля Берлинера. О войне старались не
упоминать. «Эта глава истории плохо отразилась на состоянии “Deutsche
Grammophon”, - говорится в официальной
истории компании. - Деловая политика
компании испытывала на себе сильное давление со стороны Третьего Рейха, как это
видно из грамзаписей, выпуска которых требовал от нее правящий режим, и которые
не отвечали обычным высоким стандартам “Deutsche Grammophon”.»[40] Хранилища
компании были завалены лентами с записями речей Геббельса и гитлеровских
гимнов. Еще хуже обстояли дела в ее правлении.
