Моше-Арон Розенгартен был ортодоксальным евреем,
прекращавшим в пятницу вечером заниматься любыми делами и до наступления
субботней ночи не отвечавшим ни на телефонные, ни на дверные звонки. Родившийся
в польской деревне и самостоятельно поднявшийся до уровня коммерческого
воротилы, он владел в Швейцарии концессией, занимавшейся продажей самого разноообразного
домашнего оборудования, включая граммофоны, радио- и телеприемники, и создал
несколько компаний грамзаписи, которые обслуживали местный рынок поклонников
йодля. «О музыке он не знал ничего, однако обладал потрясающим чутьем на то,
что будет хорошо продаваться» -
говорили продюсеры «Decca». Тут он был, по их общему мнению, «чем-то вроде
гения»[25]. Розенгартен подписал для «Decca» контракты с двумя оркестрами - несравненным Венским филармоническим и
«Сюисс Романде». Кое-кому представлялось странным, что правоверный еврей
работает с нераскаянными венскими нацистами и швейцарским дирижером Эрнестом
Ансенне, открыто исповедовавшим антисемитизм. Но для Розенгартена это был
просто бизнес и ничего больше. Венцы были лучшими, «Сюисс Романде» обошелся ему
дешевле грязи. А какие там у них политические взгляды - это его не интересовало.
Сидя в своем скромном офисе на цюрихской Баденерштрассе,
Розенгартен командовал послевоенной продукцией «Decca». Все планируемые записи
должны были получать его одобрение. «С энтузиазмом расписывать ему какой-либо
проект было делом неразумным, -
говорит один продюсер, - в этих случаях
он всегда отвечал отказом. Самым лучшим было сделать вид, что возиться с этим
проектом тебе неохота, - вот тогда
Розенгартен уговаривал тебя взяться за него.»[26] Его зять Леон Фелдер играл на
репертуарных совещаниях роль подпевалы, внимательно наблюдая за боссом, дабы
уразуметь, за что самому ему надлежит голосовать. Розенгартен следовал некоему
неосязаемому инстинкту. «Иметь с ним дело было трудно, - рассказывает администратор “Decca” Нелла Маркус. - Вы приезжали в Цюрих, и он заставлял вас
часами ждать в приемной, иногда это ожидание затягивалось и до следующего дня.
К вам выходил мистер Фелдер, сообщавший: “Он так занят”. Наверное, я приняла недовольеы
вид, потому что, когда мистер Розенгартен наконец-то появился, он сказал:
“Мистер Фелдер, мисс Маркус сейчас поедет по магазинам. Когда она вернется, мы
поговорим о делах”.
После этого меня отправили на машине с шофером в модный
магазин. Оттуда я вернулась с совершенно потрясающим пальто. Мистера
Розенгартена оно страшно разволновало: “Что вы купили? Это кожа? Как по-вашему,
мистер Фелдер, это кожа?” И мистер Фелдер завертелся вокруг меня, обнюхивая
пальто... Очень интересный метод руководства бизнесом грамзаписи».[27]
Отношения прозванного «дядюшкой Мо» Розенгартена с Льюисом
были без малого симбиотическими. «В те годы не проходило и дня, чтобы они не перезванивались
друг с другом» - говорит дочь
Розенгартена Сара[28]. Когда спрос на грамзаписи стал возрастать, Розенгартен
подписал контракт с третьим оркестром, с амстердамским «Консертгебау». В
качестве дополнительного дирижера «Decca» наняла шведского скрипача, который взял
на себя работу с Королевским филармоническим оркестром Бичема, ставшим
конкурентом «Philharmonia» Легга. Виктор Олоф Арлквист (фамилию он в дальнейшем
отбросил) был музыкантом чрезвычайно компетентным - настолько компетентным, что однажды, когда Бичему пришлось
срочно отправиться к больной жене, он, даже не сняв будничного костюма, занял
его место на подиуме[29]. Прозванный «Бароном», Олоф покрикивал на кротких
дирижеров вроде голландца Эдуарда ван Бейнума и бежавшего из Чехословакии
Рафаэля Кубелика. Его очень любил Джордж Сэлл, еще один дирижер «Decca», которому
вскоре предстояло обратиться в грозного руководителя Кливлендского оркестра.
Другие маэстро относились к всезнайкам из «Decca» с меньшей
терпимостью. Фуртвенглер отказался принять предложенную ими расстановку
микрофонов, делавшую вторую симфонию Брамса расплывчатой и темной. Сержу
Челибидаке, который заменял в Берлине проходившего денацификацию Фуртвенглера,
нашел «Decca» столь чуждой ему по духу, что, записав с Лондонским
филармоническим Пятую Чайковского, зарекся до конца своих дней вообще делать
какие-либо записи. Главным «домашним» приобретением «Decca» стала телефонистка
из Блакберна Кэтлин Ферриер, чье органичное контральто так поразило Бруно
Вальтера на Эдинбургском фестивале 1947 года. Их совместная запись малеровской
«Песни о земле» с Венским филармоническим была одним из чудес века; умершую от
рака груди - в 1953-м, в возрасте
сорока двух лет, - Ферриер оплакивал
весь музыкальный мир. «Золотым мальчиком» «Decca» стал Бенджамин Бриттен, чей
шедевр, опера «Питер Граймс», увидел свет рампы всего через семь недель после
окончания войны. Ни в каких других компаниях Бриттен
не записывался, отсвет его гения лежал на «Decca» так же, как отсвет
гения Стравинского на «Columbia». Уверенность «Decca» в собственных силах росла
и казалось, что, стремясь к осуществлению своих честолюбивых замыслов, она
способна преодолеть любые препятствия.
