Пани Юзефа встретила дочь очень приветливо.
— Садись, Анджелиночка, — сказала она после того, как дочь почтительно поцеловала у нее руку и пожелала доброго утра, — мне надо немножко с тобой поговорить.
Анджелика опустилась в кресло, ломая голову над тем, о чем хочет с нею говорить мать.
Пани Юзефа помолчала. Она затруднялась, как начать, но, подумав, решила говорить прямо:
— Ну, вот, душечка, уж скоро и свадьба твоя… Скажи, пожалуйста, когда думает пан Максим присоединиться к нашей святой церкви?
Анджелике невольно вспомнился сегодняшний сон; четыре огненные буквы — «вера» — встали перед ее глазами. Только теперь ей пришло в голову, что различие вероисповеданий может непроницаемой стеной стать между нею и женихом: она — католичка, он принадлежит к греческой церкви, даже не к «соединенной». Как примирить непримиримое?
Мать молча смотрела на нее, ожидая ответа.
— Не знаю, матушка, — ответила наконец Анджелика.
— Гм… Ты говорила с ним об этом?
— Н-нет.
— Почему?
— Не пришло в голову.
— Хорош ответ для католички! — резко заметила пани Юзефа, подобно тому, как за четверть часа перед разговором с дочерью патер сделал ей самой похожее замечание.
— Ты должна с ним об этом поговорить.
— Хорошо, матушка.
— И возможно скорее.
— Поговорю. Ну, а если… — начала Анджелика и остановилась.
— Ну?
— Если он не захочет перейти в нашу веру?
— Тогда… — выпрямляясь, начала пани Юзефа. — Тогда… Да нет! Он должен согласиться быть католиком — это счастье! Должен! Так не забудь переговорить…
— Переговорю.
— Можешь идти.
Анджелика вышла из комнаты матери с пылающим лицом. На сердце у нее было невесело, и нечто вроде злого предчувствия закрадывалось в ее душу; а четыре огненные буквы начинали ей казаться роковыми.
Анджелика не заметила, что, едва она на несколько шагов отошла от двери, в комнату матери, как тень, проскользнула тощая фигура отца Пия.
Иезуит казался взбешенным.
— Что с вами, святой отец? — невольно воскликнула пани Юзефа, увидев его лицо.
— Это невозможно! Нас везде окружают враги, еретики! — задыхаясь, проговорил он, бросаясь в кресло. — Положительно, громы небесные не замедлят обрушиться на ваш дом!
— Господи! Да объясните!
— Да что ж объяснять? В вашем доме шагу нельзя ступить, не наткнувшись на еретика! Теперь я почти убежден, что миссия вашей дочери не будет иметь успеха.
— Почему же?
— А вот не изволите ли узнать, какой разговор мне сейчас пришлось невольно подслушать?
— Я слушаю, святой отец.
— Я думаю, вы не забыли, что в вашем доме живет заклятый схизматик?
— Пан боярин?
— Да, да! Вот этот самый пан боярин, москаль Белый-Туренин! О, это — сосуд диавола! Это — неисправимый грешник, это — волк схизматизма! Когда он лежал больным, я пытался его наставлять в правилах истинной веры, и знаете, что он мне сказал? «Вы, — говорит, — латиняне и с папой своим римским только раздор среди христиан сеете! И слушать я тебя, поп басурманский, не хочу!» А! Каково! Заклятый схизматик! Ну-с, так вот, сегодня этот самый еретик… стоит у дверей своей комнаты и разговаривает… Фу! Отдышаться не могу!
— Да вы успокойтесь, святой отец.
— Стоит и разговаривает с другим еретиком, с женихом вашей дочери. Дверь в комнату закрыта, но голоса слышны. Я проходил в сенях и… невольно слышал.
— Что же они говорили? — спросила пани Юзефа, с напряженным вниманием слушавшая патера.
— Богохульствовали они! Церковь нашу поносили! Вот что! — вскричал отец Пий. — Слышу, боярин говорит пану Максиму: «Счастлив ты теперь, друже: люб ты девице, а она люба тебе, женишься вскорости на ней — не забудь в своем счастье веру нашу святую Православную». — «Что ты, Павлуша, — отвечает пан Максим, — да разве я могу и помыслить о грехе таком?» — «Верю, что не можешь, а только, Максимушка, слаб порою человек бывает, а эти латиняне — мастера сбивать христиан православных на путь ложный: посмотри, в Литве-то много ль истинных православных осталось? Все — либо «соединенный», либо латинянин. Правда, все веры Господу Богу поклоняться учат, а только истинная есть одна — наша, православная: тут тебя никакому папе кланяться не заставят — верь только в Господа Иисуса Христа. Наша вера истинно святая… Бойся особенно этого длинного постнолицего отца Пия — лиса-еретик! Умеет подъехать!» Дальше я не слушал… Что вы скажете?
