— Что, князь Василь Иваныч, поддел нас Бориска? — сказал Голицын, будто догадавшись, о чем думал Шуйский.
— В том его промашка.
Воевода Дмитрий Шуйский, прибывший со своими полками накануне, тут же находился, воскликнул:
— Каку рать на вора собрали!..
Шуйский слова брата оставил без ответа, подумал: «Воинство Григория хоть и уступает в числе годуновской рати, да зело молодец Отрепьев, сам боя ищет».
В душе ворохнулась смутная тревога: «Ужли Гришка и впрямь уверился, что он настоящий царевич? А вдруг да осилит их, князей Шуйских и Голицына? Позору-то сколь!»
Однако князь Василий Иванович постарался успокоить себя: «Такого не случится. Вона сколь воинства выставили претив Отрепьева».
Сказал негромко, одному Голицыну:
— Мы, князь Василь Иваныч, знай ныне и наперед: Отрепьева до конца повременим побивать. Пущай он еще Бориске кровь попортит, укоротит жизнь. С Гришкой потом разделаемся, а вот Годуновых спихнуть не просто…
— Самозванец пошел!
С испугом увидел Шуйский, как качнулось правое крыло Отрепьева войска, пришло в движение чело, тронулись пешие. Взяли в рысь конные. Гикая и визжа, накатывалась человеческая стена. Обмер князь Василий Иванович, речь отобрало.
Подъехал Шеин.
— Дозвольте, князья, огневой бой начать.
И, крутнув коня, поскакал к войску.
Расступились передние ряды воинов, открыли простор для пушкарей. Те с легкими орудиями наперед подались, выждали, подпустили и ударили картечью. Тут в дело пищальники вступили — их в царском войске за десять тысяч. Замешкались полки Отрепьева, поредели, а уже и стрельцы в бой ввязались. В рукопашном бою бердыш оружие грозное.
Давила годуновская рать войско самозванца числом. Первыми дрогнули шляхтичи. Кинул Отрепьев им подмогу, но ее перехватила дворянская конница.
Не устояло войско самозванца, побежало. До самого темна преследовали царские полки Отрепьева, лишь ночью с шляхтичами и казаками оторвался он от погони.
* * *
Шеин в Москве не остановился, даже домой не завернул, не поддался искушению. Велел сразу в Троице-Сергиев монастырь ехать, куда государь еще на Сретенье[27] всей семьей на богомолье отправился.
Вез Михайло Борисыч Шеин царю радостное известие о разгроме Лжедимитрия.
Пока проезжал по московским улицам, насмотрелся, как мальчишки в снежки играют, распевают:
Ты, морозко, не серчай,
Из города убегай.
Мальчишки худые, одежды рваные, снег лаптями поддевают, в игре, видать, и про голод позабыли…
По накатанной дороге сани катили легко. Поскрипывал снег под полозом, искрилось поле. Уставился Шеин в оконце, время к полудню, а еще верст двадцать впереди. Надобно поспеть в монастырь засветло. Днем не опасно, княжьи дозоры время от времени пугают разбойный люд, а ночью их ватагам вольготно. Особенно много лихих людей развелось, как побили холопское войско атамана Косолапа.
Высунул голову Михайло Борисыч, прикрикнул на ездовых:
— Гони!
Те рады стараться, свистнули и коней внахлест. Кибитку рвануло, занесло на повороте, едва не опрокинуло. Шеин стерпел, только и того, что на сиденье откинулся. Уперся ногами в пол покрепче, поднял ворот шубы.
Чем ближе конец пути, тем чаще попадались бродяги и странники. Они брели в монастырь толпами. Бранились, уступая дорогу боярским саням.
Издалека завиднелись высокие каменные стены и башни Троице-Сергиева монастыря, закатное солнце кидало лучи на позолоченные маковки церкви. Сбавив ход, кибитка въехала в открытые ворота. На монастырском дворе полно нищих и калек, гремели веригами юродивые. Нищие и калеки облепили церковную паперть. Шеин вылез из саней, размял затекшие от долгого сидения ноги.
Узнав, что Шеин приехал к государю, келарь повел Шеина в келью настоятеля. Годунов собирался к вечерне. На нем шитый золотом длиннополый кафтан, на ногах сапоги красного сафьяна. В темных волосах царя вдосталь седины.
Борис стоял, держа в руке высокий посох. Увидев Шеина, побледнел заметно:
— С какими вестями, Михайло Борисыч?
Шеин низко склонился:
— Государь, победой тебе кланяюсь. Войско твое вора побило и гонит.
Дрогнул у Годунова голос:
— Спасибо тебе, боярин Михайло Борисыч, за весть радостную.
