— Из-за чего страсти, панове?
Юрий Мнишек рта не успел раскрыть, как опередили, завопили паны вельможные:
— Плати злотые, пес!
Отрепьев руку в кожаной рукавице поднял, оборвал крикунов:
— Деньги в Москве, как и обещал!
Тут шляхтичи, державшие сторону самозванца, зашумели:
— Отступники! Не давай им злотых, царевич!
И снова Григорий голос подал:
— Клятвенно заверяю всех, одарю щедро, когда на царство сяду!
Краснощекий пан поднялся в стременах, наклонился к Отрепьеву, крикнул:
— Чтоб тебя на кол посадили, а не на трон!
Григорий не сдержался да кулаком пану в зубы и тронул коня. Лихой гайдук успел с Отрепьева сорвать шубу с плеч и под смех шляхтичей затесаться в толпе. Побагровел Отрепьев, схватился за саблю, а казаки пики наперевес, повернули коней на шляхтичей.
Быть бы в войске самозванца побоищу, если бы Григорий Отрепьев не опомнился.
На другой день Мнишек, а с ним многие другие вельможные паны со своими гайдуками покинули самозванца, отправились в Польшу. Остались с Лжедмитрием полторы тысячи шляхтичей. Вместо Мнишека избрали паны в гетманы усатого и толстого Дворжицкого.
Отъезд Юрия Мнишека опечалил Отрепьева ненадолго. Вскоре прибыли в Севск двенадцать тысяч казаков.
Поражение самозванца. Боярин Шеин у Годунова. Отрепьев в Путивле. Государево войско у Кром. Сыч плачет на царских хоромах. Атаман Межаков ведет донцов к царевичу. Самозванец снова обретает силу.
С обозом и челядью приехали князья Шуйский и Голицын в Добрыничи. В ратном деле они неуки, отродясь такое многолюдное войско не водили, да и не упомнят, когда в броне хаживали. А тут Годунов на них этакий хомут надел.
Не успели князья в Добрыничах обжиться, как слух пополз: Лжедимитрий снова зашевелился.
Собрали Шуйский с Голицыным воевод совет держать. Позже всех явился Михайло Борисыч Шеин, ведавший огневым нарядом.
В горнице тесно, шумно. Щурил Шуйский и без того маленькие глазки, то на одного поглядывал, то на другого.
— У вора конников множество, легко ходит, — переговариваются полковники.
— Нам из Добрыничей не след двигаться, а то на пути, как в прошлом разе, перехватит, и изготовиться не успеем.
Стрелецкий голова вставил:
— Самозванец конными богат, а на пушки нищ.
— Истину глаголешь, — поддержал его боярин Шеин. — У нас не как у вора, рушниц и тюфяков[26], разных пушек вдосталь, встретим самозванца огневым боем.
Голицын рта не раскрывал, слушал.
Вошел княжий челядин. От порога сказал:
— Гонец от воеводы Митрия Шуйского.
Замолкли полковые воеводы. С чем гонец из Брянска? О чем князь Димитрий уведомляет?
Стрелец как был в тулупе дубленом, так и в горницу ступил, поклонился:
— Князь-воевода Димитрий Шуйский сказывает: по государеву указу ведет он тебе в подмогу двадцать тыщ воинов.
Поднялся Василий Иванович Шуйский, дрогнули тонкие губы.
— Услышал Господь молитву нашу. Теперь, воеводы, дождемся князя Димитрия, и пущай приходит самозванец…
* * *
Сошлись под Добрыничами, развернулись. Тысячи ног месили снег, загрязнили. В морозном дне слышался гомон, выкрики, звон доспехов, ржали кони.
Самые голосистые ратники с той и другой стороны наперед вышли, задирали, оскорбляли один другого до обидного, а начинать первыми никто не решался.
За стрелецкими полками холм. Снегу коню по брюхо. Князья Шуйский с Голицыным на вершину въехали. Шуйский из-под ладошки смотрит, как Отрепьев полки поставил: по правую руку конные казаки, в челе пешие, а сам с шляхтичами левым крылом.
У казаков над головами пики щетинились, раскачивались бунчуки. Блестит медь пушек. Их у Отрепьева было мало. Князь Василий всего восемь насчитал. У боярина Шеина в пять раз поболе.
В том месте, где шляхтичи, должен был и Отрепьев. Шуйский задерживает взгляд. Где тот, кого они, Романов с Шуйским да Голицын, царевичем Димитрием нарекли и, как охотник борзую, выпустили на Годунова?
Кривил князь Василий Иванович губы в усмешке. Когда они с Голицыным уговаривались молву о живом царевиче распустить и князь Василий Васильевич предложил монаха Гришку Отрепьева выдать за сына царя Ивана Грозного, потому как тот обличьем смахивал на покойного Димитрия, не мыслили Шуйский с Голицыным воевать а самозванцем.
