Впрочем, это было не единственное разочарование, которое предстояло испытать дофине. Императрица Мария Терезия рекомендовала ей г-на де Шуазёля как своего личного друга и как устроителя ее брака, а спустя всего несколько месяцев после того, как этот брак был заключен, хотя и не довершен, она стала свидетелем падения этого министра, низвергнутого партией герцога де Ришелье и г-жи дю Барри, затем — падения Парламента, последовавшего за падением г-на де Шуазёля, а затем, наконец, — возвышения г-на д'Эгийона, последовавшего за падением Парламента.
Все эти унижения вызывали в глубине сердца дофины отзвук, который она должна была приглушать. Ей, дочери самой древней правящей династии в Европе, приходилось считаться с этой Жанной Вобернье, этой мадемуазель Ланж, этой уличной девкой, сделавшейся графиней и всемогущей фавориткой; ей приходилось обращаться с ней как с равной, принимать ее у себя за столом, прикасаться к ней и обнимать ее!
— Каковы обязанности г-жи дю Барри при дворе? — простодушно спросила у г-жи де Ноайль дофина, когда Людовик XV представил ей графиню.
— Она любит короля, — ответила г-жа де Ноайль.
— В таком случае я желаю быть ее соперницей, — промолвила принцесса.
И в самом деле, начиная с этого времени надменная эрцгерцогиня смягчила свой нрав, подавила в себе ревность, улыбалась графине, улыбалась королю; однако в тот день, когда Мария Антуанетта стала королевой, она ознаменовала начало своей королевской власти именной грамотой, которой фаворитка отправлялась в ссылку.
Она отомстила за четыре года пребывания в тени и утаивания чувств.
Но, удалив г-жу дю Барри, эту безвредную соперницу, королева сохранила при дворе самых жестоких своих врагов — принцесс.
Имеются в виду прежде всего тетки короля, которые после смерти Марии Лещинской выполняли при дворе роль хозяек, а после восшествия Марии Антуанетты на трон оказались отброшены во второй ряд и удалились в Бельвю или Мёдон, к чему их понуждала гордость принцесс и одиночество старых дев.
Затем графиня Прованская, муж которой проявил себя в их первую брачную ночь еще более бессильным, чем король, и которая не могла забыть, что, перед тем как достаться графу Прованскому, она предназначалась в жены Людовику XVI, и этот замысел был бы осуществлен, если бы г-н де Шуазёль не отстранил ее, остановив свой выбор на эрцгерцогине, от трона Франции, которому, о чем она еще не знала в то время, суждено было стать первой ступенью эшафота.
Затем графиня д’Артуа, Мария Тереза Савойская, также выступавшая против австрийской принцессы, чья семья, издревле враждовавшая с ее собственной семьей, всегда оспаривала у нее земли и знатность.
В итоге пять принцесс, три тетки короля и две его невестки, выступали против королевы и ненавидели ее так страстно, что как раз из их маленькой камарильи исходили мало-помалу, но непрерывно сплетни и даже поклепы, тяжело воздействовавшие на личную жизнь Марии Антуанетты.
Королева, со своей стороны, платила ненавистью за ненависть, злом за зло, оскорблением за оскорбление. Она первая обращала в сторону графини Прованской и графини д’Артуа те подозрения, какими хотели заклеймить ее. То, чего она не могла делать с помощью сплетен, она делала с помощью насмешки; когда ей не удавалось жалить, она высмеивала, что порой бывало куда хуже. В итоге, став королевой и пребывая в разладе со своими невестками и тетками, она завела собственный двор, состоявший из молодежи, сумасбродный и легкомысленный, как она сама, занятый исключительно фривольными развлечениями и утрированными модами.
В число подобных мод следует включить моду на перья и высокие прически.
Первой появилась мода на перья, введенная королевой. Тетки короля, которые не могли решиться носить плюмажи высотой в целый фут, делавшие их совершенно нелепыми, называли эту моду лошадиной. Людовик XVI тщетно сетовал на столь причудливое пристрастие и осуждал его; однако Мария Антуанетта, не принимая это во внимание, велела написать с нее портрет, изображавший ее с этим странным украшением, и послала портрет Марии Терезии, которая тотчас отправила его обратно, написав дочери следующее:
