Морепа приблизился к герцогине, всем своим видом показывая, что желает поцеловать ей руку.
Герцогиня протянула ему руку, сказав:
— Целуйте, это ничего не стоит и ничем не чревато.
Удаляясь, г-н де Морепа спросил:
— Итак, до субботы?
— До субботы, — повторила г-жа де Шатору.
Но бедная женщина дала это обещание, не спросив разрешения у того, кто держит человеческую жизнь в своих руках; она надеялась выздороветь к субботе, но как раз в этот день ей стало хуже.
С этого времени ее болезнь стала все более и более усиливаться; в течение одиннадцати суток несчастная герцогиня то впадала в беспамятство, то возвращалась в сознание, что придавало почти роковые черты ее состоянию; находясь в бреду, она кричала, что ее отравили и что яд, который ей дали, исходил от г-на де Морепа. В минуты просветления сознания она исповедовалась у отца Сего, который затем настаивал, что никогда не видел женщины, готовой умереть с большим смирением.
Ланге, тот самый кюре церкви святого Сульпиция, который в свое время проявил себя столь строгим к бедной герцогине Беррийской, принял последнее причастие у этой новоявленной Магдалины; но ни тот, ни другой не требовали, чтобы герцогиня де Шатору принесла в жертву свою любовную страсть; несомненно, ей были зачтены те страдания, какие она претерпела в Меце.
Герцогине девять раз пускали кровь во время этой болезни — то из руки, то из ноги, однако ничто не помогало; с каждым днем ее сознание омрачалось все более, с каждым днем бред у нее становился все сильнее. Каждый раз, когда бред возобновлялся, она повторяла, что умирает от отравления, что яд исходил от г-на де Морепа и что ей дали его вместе с лекарством в Реймсе.
Восьмого декабря она умерла в ужасных судорогах.
При вскрытии никаких следов отравления обнаружено не было.
Два дня спустя, 10 декабря 1744 года, она была погребена в часовне святого Михаила церкви святого Сульпиция.
Ровно за два года до этого, день в день, под подушкой несчастной герцогини была найдена золотая табакерка короля.
Людовик XV был чрезвычайно удручен этой смертью и, чтобы развеяться, отправился на охоту; вернувшись с нее, он созвал совет, но не смог досидеть до конца заседания и, не желая никого видеть, заперся в Трианоне в обществе г-жи де Буффлер, герцогини Моденской и г-жи де Бельфон, чтобы вволю там поплакать.
Королева имела смелость написать своему супругу письмо, в котором она просила у него позволения разделить с ним его горе, но король ответил ей через Лебеля, что увидится с ней лишь в Версале.
Женитьба дофина. — Он женится на дочери Филиппа V и Елизаветы Фарнезе. — Опасения герцога де Ришелье после смерти г-жи де Шатору. — Молчание короля. — Герцог продолжает быть в милости у короля. — Госпожа де Флавакур. — Госпожа де Рошшуар. — Празднества, устроенные городом Парижем. — Охотница. — Переодевания. — Таланты г-жи д'Этьоль. — Ужин 22 апреля. — Господин Ленорман д'Этьоль. — Письмо мужа. — Письма короля. — Возобновление военных действий. — Англичане и голландцы. — Арест графа де Бель-Иля. — Мориц Саксонский. — Битва при Фонтенуа.
Год 1745-й начался с бракосочетания дофина и инфанты Марии Терезы Антуанетты Рафаэлы, дочери Филиппа V и Елизаветы Фарнезе.
Весь Париж пребывал в праздничном настроении; возможно, однако, что Людовик XV, глубоко опечаленный смертью г-жи де Шатору и ощущавший сильнейшие признаки той скуки, которая была разъедающей язвой его жизни и которую пустота, оставленная прекрасной герцогиней, делала еще глубже, не принял бы никакого участия в этом всеобщем ликовании, если бы герцог де Ришелье не вернулся с заседаний провинциальных штатов Лангедока, чтобы хоть немного развеселить короля.
Смерть г-жи де Шатору стала для герцога де Ришелье причиной не только огромной печали, но еще и огромного страха. У г-жи де Шатору, задушевной подруги герцога и женщины, на честность которой он всегда мог полагаться, в особой папке хранились все его письма к ней, а в этих письмах Ришелье нередко давал ей советы в отношении короля. Почти все эти советы касались слабостей короля; дело в том, что Ришелье, желая помочь прекрасной фаворитке крепче держать в руках своего августейшего любовника, рассчитывал куда больше на пороки короля, чем на его добродетели.
