Стоило ей вступить в этот дом, как туда примчался принц де Конде, узнавший о ее приезде; вид у него был ужасающий: лицо его покрывал толстый слой пыли, волосы были растрепаны и липли ко лбу, рубашка и колет забрызганы кровью. Кроме того, латы его были погнуты из-за полученных им ударов, а в руках он держал свою окровавленную шпагу с выщербленным клинком, ножны которой оказались потеряны.
— Ах, мадемуазель! — воскликнул принц, бросая на пол шпагу, которую тотчас подобрал конюший принцессы. — Вы видите перед собой человека, пребывающего в отчаянии! Я потерял всех своих друзей! Герцог Немурский, господин де Ларошфуко и Кленшан смертельно ранены, лишь я, слава Богу, не получил ни единой царапины, хотя и не щадил себя!
— Успокойтесь, принц! — произнесла в ответ мадемуазель де Монпансье. — Они не в таком скверном положении, как вы думаете. Кленшан в двух шагах отсюда, и врач за него ручается; господин де Ларошфуко ранен опасно, но, если Богу будет угодно, он тоже поправится; что же касается герцога Немурского, то из всех троих у него рана наименее опасная.
— О! Вы возвращаете мне силы, — воскликнул принц де Конде, — ибо, по правде сказать, сердце мое разбито! Простите меня, но я не могу не оплакивать стольких храбрецов, убитых из-за нашей личной распри!
И с этими словами он разрыдался.
Мадемуазель де Монпансье не пыталась остановить эту вспышку чувств, которую следовало ценить тем более, что подобное случалось у него редко; затем, видя, что он немного успокоился, она спросила его:
— Быть может, принц, вам лучше отступить вместе с вашими войсками в город?
— О, нет, нет! — ответил Конде. — Ни в коем случае! Самое горячее дело кончилось, и я постараюсь, чтобы остальная часть дня прошла в стычках. Прикажите только впустить в город обоз, стоящий за воротами, а сами оставайтесь тут, чтобы в случае необходимости к вам можно было обратиться.
— Итак, — еще раз спросила принцесса, — вы не хотите войти в город?
— Нет! — заявил принц де Конде. — Я не хочу, чтобы меня обвинили в том, что я средь бела дня отступил перед мазаринистами. Дайте мою шпагу, Гула, и снова за дело!
И с этими словами, поклонившись мадемуазель де Монпансье, он сошел с крыльца, проворно вскочил на свежую лошадь, ожидавшую его у дверей, и снова бросился в схватку.
Принцесса встала у окна, чтобы проводить принца глазами. В эту минуту она увидела еще одного из своих друзей: то был красавец-сеньор по имени маркиз де Ла Рош-Жиффар. Он был ранен в голову и полностью лишился сознания; его несли на носилках, словно мертвого.
Затем глазам ее предстал убитый всадник, оставшийся, тем не менее, в седле: лошадь шла вслед за обозом и везла своего мертвого хозяина, ничком упавшего на ее шею. Зрелище всех этих раненых и убитых было ужасно. Однако принцессе нужно было отдавать приказы. Как и просил ее принц де Конде, она распорядилась впустить в город весь обоз и отправила его на Королевскую площадь, где охранять его было поручено отряду из четырехсот солдат. Потом она расположила на бастионах Сент-Антуанских ворот и Арсенала четыреста мушкетеров, которых в качестве резерва прислали ей городские власти.
Принц де Конде уехал от нее вовремя: сражение возобновилось с еще большим ожесточением, чем прежде. Королевская армия атаковала одновременно ворота Сен-Дени и Сент-Антуанское предместье. Принц пожелал узнать, где находится маршал де Тюренн. Ему ответили, что маршал лично руководит атакой на Сент-Антуанское предместье. Конде тотчас спешно помчался туда, рассудив, что его присутствие необходимо именно там, а к воротам Сен-Дени отправил отряд кавалерии.
И действительно, Тюренн двинулся в ту сторону со всей своей армией; вторая атака была всего лишь отвлекающей; у него было от десяти до одиннадцати тысяч солдат, а у принца де Конде только пять или шесть тысяч.
Сознавая превосходство сил противника, принц на виду у него как можно лучше забаррикадировался на главной улице предместья. И тогда, несмотря на обещание принца довольствоваться мелкими стычками, началось самое кровопролитное сражение этого дня. Принц де Конде везде и всегда был в первых рядах, и впоследствии сторонники короля сами говорили, что он сделал все, что в человеческих силах, если только не был архангелом или демоном.
