Люди и нелюди - страница 14

— Может, — ответил Фоппа. — Все, что ни есть, питательней, чем хлеб.

Шипионе снова посмотрел на толстушку.

— Ты слышишь?! — воскликнул он.

Девушка смеялась.

— Он говорит, что все, что ни есть, питательней хлеба! — воскликнул Шипионе.

— Конечно, — возразил Фоппа. — Любая еда питательней хлеба.

— Даже жареная селедка? — воскликнул Шипионе.

— А разве не так? — ответил Фоппа. — И жареная селедка.

— И горгонцола?

— И горгонцола. А разве не так?

— Может, ты еще скажешь, что шелковичные черви питательнее хлеба?

— Вот и скажу! А почему бы мне этого не сказать?

— Ха-ха-ха! — смеялась толстушка. — Он скажет!

— Еще как скажу! Для того, кто их ест, они питательнее хлеба. А разве нет?

— Да их никто не ест, — сказал Шипионе. — Все это доказывает, что ты ерунду говоришь.

— Никто не ест? — взвился Фоппа. — Да их в Китае едят и еще во многих местах.

— Ерунда все это!

— Вовсе не ерунда! Я сам видел, как китаец ест шелковичных червей. В кино видел.

— А я видел, как китаец ест хлеб без всего!

— Ты это в Милане видел. А в Китае они даже не знают, что такое хлеб.

Толстушка опять рассмеялась.

— Ты забыл сказать, — заметил Шипионе, — не знают те китайцы, которых в кино показывают.

— В кино, — сказал Фоппа, — показывают, как живут китайцы в Китае.

— Вот оно что! — сказал Шипионе. — Так кино тоже питательней хлеба?

— Конечно, если уж выбирать между кино и хлебом, я всегда выберу кино, — сказал Фоппа.

Голоса у них были спокойные и добрые, и разговор их был из тех, какие нередко ведут перед боем честные солдаты.

— Хотите выпить? — спросил их Эн-2.

— Пейте, пейте! — сказала толстуха.

Когда честные солдаты идут в бой, смерть, которую они могут повстречать, похожа на них: она тоже честная. Эти тоже шли в бой, но смерть, подстерегавшую их, никак нельзя было назвать честной.

Честные солдаты сходятся лицом к лицу с другими честными солдатами. Они сражаются с людьми, такими же, как они сами. Они могут сдаться в плен. Могут улыбаться, если их захватят. И потом за спиною честных солдат простирается вся их страна с ее народом, ее городами, железными дорогами, реками, горами, скошенными и поспевшими для покоса травами. И если они не поворачивают назад, если они наступают, если стреляют и подставляют грудь под пули, то лишь потому, что делать это заставляет их родная страна: это она делает все их руками, а они могут естественно и без всякого усилия оставаться простыми и мирными людьми даже во время боя, а перед боем говорить о шелковичных червях и о кино.

Кориолано в доме возле бастиона сказал:

— Не знаю. Мне кажется, я был бы ни на что не годен, если бы со мною не было жены.

— По-твоему? — сказал Мамбрино. — Да ведь любой может навоображать то же самое!

— Я не знаю, — повторил Кориолано.

— Не знаешь, не знаешь! — сказал Мамбрино. — Вечно ты ничего не знаешь!

— Не знаю, — снова сказал Кориолано.

За спиной этих людей не было ничего, что заставляло бы их действовать, ничего, что взяло бы на себя их поступки. Они оставались наедине со своими поступками.

Как же вышло, что и они были людьми простыми и мирными? Почему они не стали жестокими?

Гракко был человек любопытный, он все время задавал себе этот вопрос.

Почему они, не будучи жестокими, убивают? Почему, оставаясь простыми и мирными людьми, они борются? Почему, если ничто их не принуждает, они вступили в смертельный поединок и ведут его до конца?

— И еще потому, что я хочу жениться поскорее, — сказал Орацио.

— Как так? — переспросил Гракко.

— У меня есть девушка, и я хочу на ней жениться.

— Значит, ты начал бороться, потому что хочешь поскорее жениться на своей девушке?

— Я так не говорю. Но я уже давно хочу жениться на ней и хочу, чтобы все кончилось скорее и я мог сыграть свадьбу.

— И ради этого ты стал бороться?

— Я так не говорил. Разве я так говорил?

— Ну, скажи сам, как ты говорил.

— Я говорю, — снова начал Орацио, — что чем скорее это кончится, тем скорее все будет кончено.

— Вот оно что! — сказал Гракко.

Он был любопытен, люди привлекали его, но он никогда не мог докопаться до последнего «почему» в их поступках. В темноте машины он вынул пачку сигарет.