— Ты что о себе думаешь? По-твоему, ты особенный какой-то? А другим, думаешь, не тяжело? — Он обратился к Барке Тартаро: — Ну хоть ты скажи ему, Барка Тартаро! Тебе что, легко без семьи?
Барка Тартаро снова поставил на стол пустой стакан.
— Вот скотина! — воскликнул он.
— Да я… — начал Кориолано и снова наполнил стакан Барке Тартаро. — Я не знаю.
Кориолано был простой человек с открытым и добрым лицом, он часто говорил: «Я не знаю…»
Но и у Мамбрино было доброе лицо — круглое и доброе. А лицо у Барки Тартаро было решительное и доброе. У Студента Пико — резкое и доброе. Все это были простые люди, простые и мирные, как и те двое ребят в машинах — Орацио и Метастазио.
У каждого из них была семья, тюфяк, на котором им хотелось бы спать, посуда, с которой им хотелось бы есть, женщина, с которой им хотелось бы не разлучаться. И стремления их почти что не простирались дальше этого, и вокруг этого вертелись их разговоры.
Но почему же они боролись?
Почему они жили, как звери под облавой, и каждый день рисковали жизнью? Почему спали, засунув под подушку револьвер? Почему бросали гранаты, убивали?
Гракко был любопытен, ему интересно было знать, почему каждый человек делает так, а не иначе. Он спросил у Орацио:
— Ты участвуешь в операции первый раз?
— В первый раз? Вовсе даже не в первый!
— Не в первый?
— Это моя пятая операция.
— Ишь ты! — воскликнул Гракко. — Да ты не новичок!
— Я один из самых старых участников нашей группы.
— Когда ты вступил в нее?
— Когда еще жив был командир, которого убили. Когда группа еще только организовывалась.
— И Метастазио тоже тогда вступил?
— И Метастазио. Мы всегда вместе.
— Вы вместе решили вступить в группу?
— Вместе. Метастазио предложил, и мы сейчас же решили. Вместе решили.
— Но почему? — спросил, наконец, Гракко.
В темноте машины Орацио сделал какой-то жест.
— Как почему?
— Почему вы решили? По какой причине?
— Ну… — сказал Орацио.
— Вас кто-нибудь толкнул на это?
— Нет, никто не толкал.
— Значит, вы сами сделали выбор?
— Это насчет вступления в группу? Да, сами.
— Но почему?
— Опять двадцать пять! — сказал Орацио.
Он снова сделал какой-то жест.
— А ты разве не знаешь, почему ты сделал этот выбор?
— Я-то знаю, — ответил Гракко, — у меня есть свои причины.
— Ну вот, такие же причины есть и у нас.
В одном из домов на той улице, что ведет от Римских ворот за город, в доме, затерявшемся между заводами и складами товарных станций, сидели Эн-2, Шипионе и Фоппа.
Шипионе и Фоппа тоже были люди простые и мирные. У Шипионе были жена и дети, у Фоппы, наверно, была девушка, еще недавно он каждый вечер ходил в кино. И у обоих были добрые лица — решительные, спокойные, и в то же время добрые.
Эти лица были обращены сейчас к Эн-2, который сидел за столом и ел. До девяти он мотался по городу, подготавливая операцию, и не успел ничего перехватить, а теперь, как только пришел, так поневоле сразу спросил, не найдется ли чего поесть.
Квартира принадлежала одной девушке, входившей в группу, учительнице из предместья; Шипионе и Фоппа тоже были у нее гостями. Хозяйка, крупная и толстая, сразу выложила все, что у нее было, — два яйца.
— Вот досада! — сказала она. — Хлеба нет ни крошки!
Эн-2 ел глазунью из двух яиц, ел без хлеба.
— Как ты можешь есть без хлеба? — спросил Шипионе.
И он и Фоппа посмотрели на сковородку, потом взглянули в лицо Эн-2, потом — Друг на друга. Шипионе добавил:
— Лучше уж хлеб без всего, чем яйца без хлеба.
— Почему? — возразил Фоппа. — По-моему, лучше яйца без хлеба, чем хлеб без всего. Я бы выбрал яйца, — сказал Фоппа.
— Если бы мне пришлось выбирать между голым хлебом и любой другой едой без хлеба, я бы выбрал хлеб.
— А я наоборот, — сказал Фоппа.
— Выбрал бы любую еду, только не хлеб? — спросил Шипионе.
— Голый хлеб? Нет, уж я выбрал бы что-нибудь другое.
— Даже жареную селедку?
— Даже жареную селедку.
— Даже горгонцолу?[4]
— Даже горгонцолу.
— У тебя странный вкус! — заключил Фоппа.
— Нет, я просто выбираю то, что питательней.
Шипионе поднял взгляд на толстую девушку, увидел, что она смеется, потом посмотрел на Эн-2, который тоже улыбался.
— Мадонна! Да разве может быть что-нибудь питательней хлеба?
