Он был слишком молод, чтобы служить во время Первой Войны, и знал, что родители хотели бы, чтобы он оставался штатским. Однако он должен был отдать долг за все те перемены и, когда война возобновилась, завербовался в республиканскую морскую пехоту.
Из-за его работы – он был квалифицированным работником судоверфи – его призыв был отложен, однако вчера повестка, призывающая его на службу, наконец пришла в его скромную квартиру.
Он не мог сказать, что будущее его не волновало. Волновало. В конце концов, идиотом он не был. Однако никаких сожалений он не испытывал. Большую часть вчерашнего дня он провёл в кругу семьи, а сегодня была «отвальная», которую ему устроили приятели и коллеги с верфи. Спиртное текло рекой, был смех, были слёзы, но никто не был действительно поражён. И, так как он должен был на следующий день явиться для прохождения службы, он решил, что ему следует лечь пораньше и выспаться, избавившись насколько возможно от последствий весёлого времяпрепровождения.
– Ты уверен, что можешь вести, Аксель? – поинтересовался Анджело Гольдбах, пока они шли по стоянке.
– Разумеется, – ответил Аксель. – Всё равно тут недалеко.
– Я мог бы тебя подвезти, – предложил Анджело.
– Не глупи. Говорю тебе, всё хорошо. Кроме того, если ты меня подбросишь, скорее всего мы засядем пьянствовать допоздна, а мне надо выспаться. И Джорджина поймает меня и изувечит, если я снова задержу тебя на всю ночь.
– Если ты так уверен, – произнес Анджело.
Они подошли к припаркованной машине Анджело и тот на мгновение остановился, глядя на друга, а затем стиснул его в быстрых суровых объятиях.
– Береги свою задницу, Аксель, – сказал он отступая и ласково потряс его за плечи.
– К чёрту, – небрежно ответил Аксель, чуть смущённый чувствами Гольдбаха. Он похлопал приятеля по предплечью, подождал, пока Гольдбах не сел в машину и не уехал, а затем направился к собственной.
Небольшая машина была не слишком нова, но личные машины вообще были довольно редки, особенно здесь, в столице, где большинство пользовалось общественным транспортом. Для Лакруа, тем не менее, его слегка побитый бойкий маленький спортивный аэрокар всегда был символом успеха его и его семьи, доказательством, что они были большим, чем ещё один клан дармоедов-долистов. «Кроме того – он улыбнулся, открывая дверь и садясь на водительское место, – может машина и стара, но она всё ещё быстра, шустра и летать на ней просто удовольствие».
* * *
– Пять минут, господин министр.
– Благодарю, – Арнольд Джанкола откликнулся на предупреждение Джузеппе Лаудера и начал прятать в портфель устройство для чтения документов и стопки чипов с записями.
– Ну, Джейсон, – произнёс он с улыбкой, – Похоже, вскоре мы узнаем, что это за загадка. И, строго между нами…
– Надесять часов!
Джанкола вскинул голову при внезапном крике Лаудера. Лимузин резко накренился, стремительно поворачивая направо, и голова госсекретаря качнулась влево.
Он едва успел заметить приближающуюся легковушку.
* * *
– С вашего позволения, госпожа президент, пусть адмирал Льюис откроет заседание, – сказал военный министр Томас Тейсман.
Элоиза Причарт взглянула на него, затем посмотрела на два пустых кресла за столом совещаний.
– Я понимаю, что ситуация серьёзна, – спустя мгновение произнесла она, – однако я полагаю, что мы могли бы дать госсекретарю ещё несколько минут.
В её голосе прозвучал такой тончайший намек на выговор, что его мог заметить только тот, кто очень хорошо её знал. Тейсман знал, и слегка склонил голову, признавая упрёк. Один дли два из сидевших за столом людей, казалось, с трудом прятали улыбки, наблюдая за ними. Однако министр технологий Генриетта Барлой, одна из вернейших союзников Джанколы в Кабинете, к ним не относилась.
– Я, разумеется, согласна, госпожа президент, – сказала она холодно, – На самом деле…
– Прошу прошения, мэм.
Причарт повернула голову, её брови немного удивлённо поднялись при этом вторжении. Шейла Тиссен, глава её команды телохранителей, была потусторонней повелительницей, совершенно незаметной на важнейших встречах на высшем уровне. Вдобавок она обладала необыкновенным самоконтролем – тем, что Кевин называл «лицом для покера» – что делало теперешнее ошеломлённое выражение на её лице почти пугающим.
