Клиент входит. Это пожилой и весьма почтенный господин. Он оставляет за собой открытую дверь. Он, кажется, купил себе красный платочек для пиджака… но нет, это орден Почетного легиона. Продавщица снова склоняется над своей работой. Эта зрелая женщина источает достоинство торгового класса. Она в полном смысле комильфо («Comme il faut»), если бы не это беспокойство совы во взгляде, если бы не его пытливость, она вполне могла бы быть вашей матерью или домработницей.
Мужчина, стоявший неподвижно возле лавки, наконец, входит в нее. Они быстро договариваются. Цена бывает разной, в зависимости от класса, как на железной дороге. Возможно, он хочет обслуживания «по полной программе»? Загадка, но очень скоро дама исчезает с ним в комнате за лавкой. Смущенный посетитель, который только что собирался войти, останавливается и начинает ходить взад-вперед перед лавкой. Через четверть часа продавщица и клиент появляются. Все прошло быстро, он не захотел «по полной программе». Человек, ожидавший на улице, в свою очередь, входит, как только дверь лавки открывается, и все повторяется снова. Всегда эти пожилые господа. Когда стареешь, приходится часто сморкаться.
У заведения процветающий вид, так как дверь редко подолгу остается закрытой. Если хочешь войти, нужно лишь поймать подходящий момент.
Здесь также встречается множество других лавок. Парикмахерские, парфюмерные магазины, оружейные лавки, рестораны, поставщик вин его светлости герцога Орлеанского, а также ортопедист-бандажист, который владеет тремя языками и предлагает презервативы fur various enfermedados[13]. Между входом в кухню итальянского ресторана и входом в Современный театр табличка, украшенная следующей надписью: «Массаж на втором этаже». Темная лестница, это ты ведешь к счастью. На втором этаже слева читаем: «Мадам Жанна, массаж».
На звонок колокольчика приходит седая сморщенная помощница и впускает вас. Десять франков за то, что вы хотите от дамочки. Пересекая крошечную прихожую, в которой помещается всего два человека, вы слышите шум, доносящийся справа, но вас ведут налево через сумрачное парадное, осторожно, здесь ступенька, наконец, дверь, и вот вы в комнате. Дамы, проходите! В комнату входят две одетые женщины, вы выбираете одну из них, ту, что поменьше, блондинку с коротко остриженными вьющимися волосами и золотым зубом, виднеющимся сбоку. Другая испаряется. Пассия непринужденно обнимает и говорит: «Подожди, я только сниму мой кивер и тут же вернусь». Уходит. Комната грязная, ну и что из этого? Вас ведет сильное желание. Комнату почти целиком занимает широкая низкая кровать, и лишь несколько неустойчивых пыльных стульев со старой бахромой могут послужить вспомогательными средствами в предстоящем любовном сражении. (…)
Дверь открывается, и та, которую я выбрал, в одних чулках жеманно входит в комнату. Я раздет, а она смеется, так как видит, что она мне нравится. Иди, малыш, я тебя подмою. Ты не обидишься на меня за то, что вода холодная? Да, вот так, «оно» здесь. Очарование грязных пальцев, моющих мой член. У нее маленькие смешные груди, и рот ее становится очень фамильярным. Очаровательная вульгарность. (…) Женщина покорно выполняет мои желания, предвидит их и, мгновенно деперсонализовав мое желание, указывает на мой член, без обиняков прося меня, чтобы я дал ей то, что она любит.
«То, что они оставляют после себя, их чувственный кильватер, все это всегда разное сожаление, разный аромат, — признается Арагон. — Ночная иллюзия, свободный выбор, легкий и допускающий любые капризы. Первый встречный, словно настоящий багдадский торговец, может позволить себе предаться поэтической иллюзии, которая провоцирует желание, рожденное благодаря замеченной мимоходом тени трогательного силуэта. Проститутка перед общественным туалетом — и этого достаточно для Генри Миллера, этого якобы наивного человека, недавно высадившегося в Париже, чтобы произошло событие, которое начинается за пределами известного мира».
Марсель Пруст:
злая эротика
Мы не свободны перед лицом произведений искусства.
М. Пруст
Как говорил Флобер, содомия практикуется в банях. Все равно где: в Париже или Каире. Между 1834 и 1840 годами парижской полиции пришлось констатировать, что восточные нравы достигли и французской столицы, так как в то время некто С., прозванный «мамашей педерастов», открыл на улице Гре-нель-Сен-Оноре под видом бани мужской публичный дом.
