— Бел, не впадай в патетику.
— Ты невозможная. Знаешь, иногда кажется, что единственное, чего ты всерьез боишься, — это быть серьезной. Кто угодно — кроме тебя и разве что каких-нибудь буддийских монахов — ненавидит одиночество. Может, поделишься своим секретом?
— Мы опоздаем.
Моника никогда не задавалась подобным вопросом. Может, в этом и был ее секрет? Под «опоздаем» подразумевалось, что они опоздают на автобус на Фонтенбло.
Леди Мейсон, как истинной островитянке, импульсивной, порывистой и уверенной, что весь мир должен крутиться вокруг ее драгоценной персоны, загорелось поймать такси. Моника воспротивилась — с тем же успехом можно было добраться и на автобусе: и быстрее, и раз в десять дешевле. До рю де Риволи они дошли за полчаса. Погода стояла дивная. Казалось, что сейчас не август, а конец сентября: приятная легкая прохлада, легкая дымка, висевшая в воздухе, кружили голову. Над бульварами шелестели листвой буйно-зеленые кроны деревьев. Париж очаровывал, но Белинде Мейсон никогда не приходила в голову мысль остаться здесь навсегда. Здесь все было так помпезно, так безжалостно правильно… так уныло. Когда они шли по Королевскому мосту, казалось, что перед ними как на ладони лежит весь Париж. Вода вспыхивала солнечными бликами, а на другом берегу, как мираж, вырисовывался из голубой дымки парк Тюильри. Неизбалованному лондонскому взгляду все казалось странно нереальным, будто нарисованным, но все равно от увиденной красотищи перехватывало горло.
Подруги тут же решили, что если дождя не будет, то туда обязательно стоит прогуляться. Белинда никогда не была в Фонтенбло. Монике, конечно, лучше знать, где можно провести время, но, памятуя о ее привычках, Белинда слегка опасалась, что максимум, что ей светит, — это детские кафе, где, кроме лимонада и мороженого, ничего не подают. При виде автобусных очередей на рю де Риволи у нее ёкнуло сердце.
— Тут везде экскурсоводы, — успокоила ее Моника, — нам на каком языке надо?
— Вообще-то, я говорю по-английски. Если ты не в курсе.
— Я же тебе не русский аф-ф-тобус предлагаю, — старательно выговорила непривычное слово Моника.
— Душа моя, я ни слова по-…
— Англоязычные автобусы битком забиты японцами, — авторитетно заявила офранцузившаяся мисс Каннингем.
И действительно, возле автобуса с гидом-англичанином суетились японские туристы. Белинда согласно кивнула, и подружки пристроились в самую короткую очередь, наплевав на языковые пристрастия. Так они оказались среди французов. Автобус, куда они взобрались и уплатили, был довольно удобный, прохладный, оборудованный кондиционером. Ни ту ни другую никогда не укачивало, поэтому они уселись в конце салона — подальше от экскурсовода. Минут десять изучали своих немногочисленных попутчиков — парочка ветхих старушек, какой-то дряхлый мсье с чудовищным бургундским акцентом, возмущенный дороговизной проезда на метро, два бритых наголо джентльмена в очках, с киплинговскими бородками и в одинаковых бледно-зеленых полотняных костюмах; два священника, обсуждающих обеденное меню, стайка молоденьких болтушек, похоже, выбравшихся за город развеяться. Но стоило водителю завести двигатель, как в автобус ввалилась толпа пестро одетых, галдящих итальянок, также жаждущих зрелищ. Гидша, с уныло свисающим носом, похожим на клюв, и тугим пучком крашеных черных волос на затылке, объявила в микрофон, что вместе с ними поедет молодежный миланский клуб. Соответственно, экскурсия будет вестись одновременно и на французском, и на итальянском.
— Хорошенькое дело! — воскликнула леди Мейсон, когда Моника перевела ей эти слова.
— А тебе необязательно слушать. Посмотри, какой дивный лес.
И правда. В такой день лучшего места для прогулок было не сыскать. Даже то, что добираться до него пришлось несколько извращенным, то бишь сугубо урбанистическим способом, не портило впечатления. После бесконечных удушливых пробок на Монпарнасе здесь восхитительно дышалось. Несмотря на автобус и двуязычную скороговорку экскурсовода, можно было просто бездумно и безмятежно катиться по прямой дороге, пересекающей де Бри. Изредка доносилось монотонное бормотание микрофона, например, когда проезжали деревню, вдохновлявшую художников XIX столетия. В Барбизоне их выпустили проветриться. Молодежь кинулась за мороженым. Святой отец и старушонки выстроились в очередь в туалет, один из обладателей киплинговской бородки торопливо фотографировал другого — в мечтательной позе прислонившегося к дверному косяку студии Коро. Потом их озабоченно пересчитали по головам — это напомнило всем школьную перекличку, и они загрузились обратно в автобус, восхищенно озираясь по сторонам — уж больно хорош был лесной пейзаж. Не верилось, что существует такая красотища. Куда только мог достать взгляд, повсюду тянулись бесконечные темно-зеленые, прихотливо подсвеченные солнечными лучами аллеи.
