– Я старею. И избавь меня от банальностей.
– Дорогой, я не хотела…
Разговор повторялся на разные лады много раз на протяжении последних шести месяцев и обычно заканчивался одним и тем же: Нат признавался, что его, конечно, нисколько не удручают годы, он просто шутит.
– Надо полагать, это случается только с лучшими из людей, – говорил он, и оба смеялись.
Одиннадцатого числа, в пятницу, Эвелин отправилась после обеда в аэропорт, чтобы встретить рейс 15.30. Летом Нат всегда рано освобождался по пятницам. На этот раз, как ни странно, самолет «Дельты» прилетел почти вовремя. Эвелин стояла возле металлической ограды, отделявшей пассажирскую зону от взлетной полосы и наблюдала, как пассажиры спускаются по трапу и пересекают небольшое летное поле. Обычно Нат среди первых сходил с самолета: он любил сидеть в носовой части салона. Но на этот раз его не было. Правда, иногда он запаздывал в аэропорт, и тогда ему приходилось довольствоваться креслом в задних рядах.
Новые и новые пассажиры спускались по трапу со своими сумками, атташе-кейсами и теннисными ракетками, и она наблюдала, как наземная служба выгружает из багажного отделения велосипеды, чемоданы и сумки с принадлежностями для гольфа.
Наконец поток пассажиров иссяк, и хотя Эвелин не сомневалась, что вот сейчас на верхней ступеньке трапа появится наконец Нат, но он так и не появился. Вероятно, он опоздал на самолет.
Как странно, думала она, именно в этот уик-энд. Но все же еще оставалась надежда, что его просто задержало какое-нибудь затянувшееся совещание или деловая встреча. Она вернулась домой и спросила Лидию, не звонил ли мистер Баум. Горничная ответила, что нет, не звонил.
Эвелин сама позвонила ему в офис. Ей ответила секретарша, чье имя было Эвелин незнакомо. Нат постоянно менял секретарш, он говорил, что найти хорошую секретаршу невозможно. В результате либо он их увольнял, либо они уходили сами. Нынешняя девочка сказала Эвелин, что мистер Баум в двенадцать часов ушел на обед и с тех пор не возвращался.
– А его портфель еще там? – Нат всегда привозил портфель с бумагами с собой в Нэнтаккет и ни разу не открывал его. Это уже стало семейной шуткой.
– Да, портфель здесь, – подтвердила секретарша.
– Благодарю вас, – сказала Эвелин. – Когда он появится, попросите его, пожалуйста, позвонить мне.
Эвелин повесила трубку. Она была заинтригована, но пока еще беспокойства не испытывала. Повинуясь неосознанному порыву, она набрала номер их квартиры. Вдруг Нат вернулся домой за какой-то забытой вещью, например, за новой спортивной курткой или портативным коротковолновым приемником, который он уже давно собирался привезти, но все время забывал. Эвелин набрала код Нью-Йорка и их домашний номер. После восьмого гудка трубку взяли.
– Алло?
Трубка молчала.
– Нат, это ты?
Тишина. Затем трубку медленно положили.
Вот теперь Эвелин начала волноваться. А что, если в квартире грабитель? Но нет, грабитель не стал бы подходить к телефону. Или да? На память Эвелин пришли истории зверских убийств молодых женщин, которые совершались как раз неподалеку от их дома в Нью-Йорке, в не менее респектабельном здании. Насколько Эвелин знала, сейчас квартира должна быть пуста. Женщина, которая приходит по утрам убирать, уже ушла – ведь сейчас четыре, а ее рабочее время до часу. Ключи только у Ната, значит, в квартире Нат, ведь так? Но тогда почему он снимает и бросает трубку? Какая-то ерунда.
Эвелин позвонила Алеку, их красавчику привратнику с куриными мозгами. Он сообщил, что мистер Баум как приехал домой в два часа, так пока и не выходил.
Эвелин сидела в холле дома на Плэзант-стрит возле телефонного аппарата и смотрела в окно. Она ничего не могла понять. Холодильник ломится от омаров и шампанского. Дом полон цветов, она вся в ожидании, а Нат укрылся в нью-йоркской квартире в полной недосягаемости.
Неужели он и впрямь так огорчен своим пятидесятилетием?
Каждые полчаса Эвелин набирала номер, но, как она и предполагала, никто не брал трубку. Она вспомнила свое сорокалетие. Не сказать, чтобы она была в восторге от этого события. Оно пришлось как раз на те годы, когда многие, включая ее дочь, взялись утверждать, что после тридцати человек ни на что не годен. К тому же сорокалетие напомнило ей о том, что не за горами и климакс, а вместе с ним и невозможность иметь больше детей. Хотя с этим она уже давно смирилась. Сорокалетие напомнило ей о быстротечности времени, но поскольку здесь от нее ничего не зависело, она свыклась и с этой мыслью.
