Эвелин задумалась над словами доктора. Что же произошло внутри нее самой, о чем она не догадывалась и чему никак не могла помочь?
– Тогда почему?
– Вы задаете вопрос, на который нет ответа. Знаете ли, миссис Баум, врачи не обладают сверхъестественными способностями. Иногда нам неизвестны причины происходящего.
– А какие причины могут быть? Назовите мне хоть некоторые.
Доктор понял, что Эвелин не успокоится, и заговорил:
– Причин может быть множество. Для того чтобы ребенок родился в срок, здоровым и невредимым, миллионы клеток должны развиваться в нужной последовательности и нужным путем. Одной из наиболее распространенных причин является то, что недостаточно развиваются легкие и сердце. Иногда пуповина обвивается вокруг шеи младенца и душит его. Порой он захлебывается в плодных водах… Вы уверены, что хотите узнать все возможные причины?
– Только одно, – сказала Эвелин. – Это была моя вина?
Эвелин была уверена, что сделала что-то не так. В ней росло убеждение, что с ней было что-то не в порядке. Она чувствовала себя виноватой и не сомневалась, что потеряла ребенка из-за собственной ущербности.
– Это была моя вина? – прошептала Эвелин.
– Нет. Совершенно очевидно, что за вами нет никакой вины. И думать забудьте о подобных глупостях. Выкидыш – еще не конец света.
– А мне кажется, что так оно и есть.
Пережитое отдалило Эвелин от всех – Ната, матери, отца. Они были очень внимательны к ней, но ей до них не было дела.
– Поверьте, это не конец света и не ваша вина. – Доктор Коллманн умел выглядеть удивительно бодрым.
– Что мне делать? – Эвелин услышала в своем голосе жалобу и устыдилась. Но ей так хотелось, чтобы кто-то подсказал, что делать. Пусть тот, кто знает больше нее, объяснит ей, что теперь делать, чтобы все снова стало хорошо, и она сделает это.
– Что вам делать? – переспросил доктор Коллманн. – Забудьте все, ступайте домой, займитесь своими делами. Забеременейте снова, как только сможете. Лучшего средства нет.
Впервые Эвелин улыбнулась:
– Так просто? Пойти домой и забеременеть?
– Очень просто. – Доктор Коллманн ткнул рукой в сторону приемной, заполненной женщинами с разными сроками беременности. – Женщины только и делают, что беременеют.
Советы легче давать, чем им следовать. Прошло три года, прежде чем Эвелин снова забеременела. В начале марта 1951 года, на девятой неделе беременности, она снова выкинула. У нее не было никаких опасных признаков, и вдруг начались острые спазмы. Все было кончено в десять минут в ванной комнате. Рядом никого не было, на этот раз не выли сирены в ночи и врачи не склоняли над ней свои лица.
В последующие дни Эвелин отказывалась от пищи, отказывалась одеваться, отказывалась выходить из дому. Она молчала и не пыталась объяснить близким, что любая случайная встреча на улице или в магазине с беременной женщиной или ребенком причиняет ей невыносимую боль. Она боялась пройти мимо школы, мимо площадки для игр или даже мимо витрины детского магазина. Окружающий мир страшил ее, потому что в улыбке ребенка, в нахмуренных бровях матери, в пустой детской коляске ей виделось осуждение.
Нат и ее родители встревожились. Эвелин похудела, стала беспокойной, вздрагивала от малейшего шороха. Близкие окружили Эвелин заботой и сообща убедили ее показаться доктору Коллманну. Мать отвезла ее к доктору и сидела рядом в приемной, пока сестра не позвала Эвелин в кабинет.
Доктор Коллманн снова тщательно осмотрел Эвелин и откровенно признался, что снова не обнаружил каких бы то ни было отклонений. Овуляция у нее происходила с завидной регулярностью, но ведь многие женщины с нерегулярной овуляцией рожают и производят на свет здоровых детишек. Все зависит от особенностей организма. Похоже, Эвелин принадлежала к числу тех женщин, которым труднее забеременеть и труднее выносить плод до срока. Единственное, что мог предложить доктор Коллманн, не отчаиваться и повторить попытку.
Его слова на этот раз не вселили в Эвелин ни надежды, ни уверенности. После недолгих колебаний доктор Коллманн решился выписать Эвелин транквилизаторы. Лекарство это было новое, и его побочные эффекты никто толком еще не исследовал, однако доктор Коллманн пошел на такой шаг, рассудив, что нервы у пациентки на пределе и что возможная польза оправдает возможный риск.
