– Почему бы и нет, если у нее большая грудь и красивые ноги?
– Полегче! – сказал Джек, наполовину гордый, наполовину оскорбленный. – Она моя единственная дочь.
Встречу назначили на четыре часа, и когда Пэм Сондерс вошла в кабинет Ната, он поразился. Высокая невозмутимая блондинка, очень хорошенькая, с голубыми глазами и пушистыми волосами возбуждала его одним своим видом.
– Вы заработаете миллион долларов в год, если станете моделью, – сказал он. – Зачем вы хотите похоронить себя в офисе?
– Этого хочет отец, – пожала она плечами. – Кроме того, мне нужны деньги, все свои отец потратил на своих жен. Нужно же мне на что-то жить.
– Жить на сорок пять долларов в неделю? – Она выглядела девушкой, которая знает себе цену, так же как и ее отец выглядел знающим себе цену мужчиной.
– Вы можете заработать сорок пять долларов в час, позируя для обложек журналов.
– Послушайте, – хмыкнула Пэм, – вы хотите нанять меня секретаршей или снимать полуголой для обложек?
– И то, и другое, – наконец обрел он дар речи. – Так я, по крайней мере, предпочитаю.
– Пообедаем вместе? – спросила она.
Ее прямота смутила Ната. Он не привык к таким откровенным женщинам и уже забыл, насколько приятно пофлиртовать. Ему вспомнилось, что в свое время он пользовался успехом у женщин.
– Пообедаем.
Пэм уселась в кресло, а Нат тут же, при ней, позвонил Эвелин и предупредил, что у него деловой обед и что он останется на ночь в городе. Пока он произносил заученные слова, ему пришло в голову, что он уже много лет подготавливал почву. Всякий раз, когда он раньше оставался ночевать в городе, на то у него всегда были причины, к тому же отнюдь не вымышленные – его ждали деловой обед, ночной клуб и одинокая постель в отеле «Астор». Проститутки, которыми в таких случаях пробавлялись его знакомые, были не для него. Он любил настоящих женщин, к тому же еще в семнадцать лет дал себе клятву, что никогда не будет платить за секс. Прежние вечера в городе он проводил скучно и однообразно – с деловыми партнерами и избитыми пошлыми шуточками, – но скука и однообразие, выраженные в долларах и центах, стоили того, чтобы их терпеть. Теперь же Нат решил, что настало время перемен.
Обед закончился в апартаментах Пэм, небольшой двухкомнатной квартире на верхнем этаже кирпичного дома на Перри-стрит. Мебель выглядела подлинным антиквариатом, и Нат поклялся бы, что она в течение поколений принадлежала семье, а не была куплена на распродаже – на ней лежала печать долгих лет надлежащего ухода, на который способны только вышколенные слуги. Такой вид вещам могут дать только переходящие по наследству состояния. А Нат всегда преклонялся перед такого рода деньгами.
Едва за ними закрылась дверь, как Пэм принялась срывать с себя одежду, и Нат решил, что если она может обойтись без предварительных игр, то и ему они ни к чему. Они оба уже были нагишом, когда достигли узкой постели в спальне. Нат ловко взобрался на Пэм и готовился войти в нее – лобковые волосы щекотали головку его члена, и он как-то отстраненно подумал, что впервые изменяет Эвелин. Он почувствовал гордость, но не за измену, а за то, что шесть лет хранил верность.
Это было намного больше, чем большинство мужчин могут сказать о себе, не покривив душой.
Проснувшись на следующее утро в чужой постели, он ощутил странное волнение.
– Твой отец знает, что ты спишь с мужчинами? – спросил Нат.
– Кто тебе сказал, что я сплю с мужчинами?
Это значило, что его совершенно не касается то, что она делает. Нат понял намек и благоразумно умолк. Пока Пэм варила кофе в кухоньке, которую хозяин дома устроил в бывшем чулане, Нат лежал в постели и курил. На ночном столике он заметил англо-французский разговорник и взял его в руки.
Она появилась с двумя чашечками кофе и поставила их на ночной столик.
– Может быть, я поеду в Париж, если не найду работу, – пояснила она. – Вот и подумала, что неплохо бы подучить французский.
– Разве вас не учили французскому в университете Миссури?
– Учили, да только я его не учила.
Они рассмеялись. Она, Пэм, была хорошенькой, и красота давала ей массу преимуществ, как, например, возможность сдать обязательный курс французского языка, не открывая книгу. Красота была пропуском к свободе, она значила больше, чем деньги. Нат подумал, что красивые женщины – счастливейшие существа на свете. Им все удается, им не нужно прилагать усилий, не нужно просить, они не знают, что такое неуверенность.
