То, что рецепторы к окситоцину оказывают важное влияние на стремление образовывать пару и сохранять связь и у человека, считается вполне вероятным. Так, например, психолог Сет Поллак из Калифорнийского университета в Монтерее показал, что содержание окситоцина в крови детей-сирот ниже, чем у детей, воспитанных дружными любящими родителями. Таким образом, можно считать окситоцин гормоном, обеспечивающим долговременную прочную связь. У женщин окситоцин усиливает сокращения матки во время родов, стимулирует выработку молока и повышает привязанность к ребенку. У мужчин и женщин окситоцин способствует переходу переживания первого полового контакта с партнером в долговременные отношения.
Таково первое впечатление. Правда, при внимательном чтении напечатанных мелким шрифтом сносок содержание любого документа становится менее ясным, чем кажется на первый взгляд. То же самое касается рассуждений о гормонах. Неоспоримо, что и окситоцин, и вазопрессин оказывают на человека одурманивающее, наркотическое действие. Во время полового акта в организме мужчины вырабатывается огромное количество вазопрессина и окситоцина; у женщин преобладает окситоцин. Чем больше этих гормонов, тем сильнее одурманивание. Характерные для оргазма судорожные сокращения полового члена, матки и влагалища тоже являются следствием активности окситоцина. Но от этого мы не становимся степными полевками. Знаменательно, что и сами авторы исследования особо подчеркивали, что их результаты нельзя переносить на человека. Расположение рецепторов в нашем мозге имеет совершенно иную топографию, нежели у полевок.
Однозначно ясно только одно: у человека окситоцин играет важную роль в сексуальной стимуляции. В течение десятилетий зоотехники впрыскивали гормон животным, чтобы привести их в состояние полового возбуждения. Куры и голуби становились готовыми к спариванию в течение нескольких минут после инъекции. У людей — хорошо подходящих друг другу половых партнеров — выброс окситоцина происходит при одном взгляде друг на друга. Видимо, и в самом деле привязанность, опосредованная сексуальной связью, имеет прямое отношение к окситоцину. Повышенный уровень окситоцина у кормящей матери усиливает ее привязанность к ребенку, и точно так же повышение выработки окситоцина усиливает телесное влечение к желанному половому партнеру.
Но должен ли человек при этом находиться в состоянии влюбленности или любить? Согласно данным многих исследований, выброс окситоцина происходит, когда кто-то другой обнимает, гладит или массирует нас. Гормон производит не только половое возбуждение, но и вызывает чувство удовлетворения и безопасности. При прикосновениях к самому себе уровень окситоцина и вазопрессина остается низким, зато долго сохраняется на высоком уровне после удачного полового акта: мы прекрасно себя чувствуем! Но это же чувство, как и все прекрасное в нашем мире, может быть очень болезненным, вызывать сексуальную зависимость и нездоровую ревность.
Окситоцин и вазопрессин делают нас такими же счастливыми, как и степных полевок. Тем не менее есть и существенное различие: эти гормоны не делают нас верными! Окситоцин — это гормон «хорошего самочувствия» и, возможно, «привязанности», но не является при этом ни «гормоном верности», ни «гормоном любви». Если бы окситоцин признали гормоном любви, нам пришлось бы признать, что степные полевки — любящие животные. Но от такого скоропалительного вывода придет в ужас даже самый твердокаменный и закаленный биохимик.
В 2006 году специалист по популяционной генетике Геральд Геккель из Бернского университета выполнил работу, которая при всей ее избыточности заставила потускнеть результаты исследований по генетически запрограммированной верности. Геккель исследовал 25 видов мышей, за исключением степной полевки, живущих в дикой природе. Результат оказался поразительным. Наличие рецепторов окситоцина и вазопрессина у степных полевок является не исключением, а правилом. С точки зрения генетики все мыши запрограммированы на верность, кроме двух их видов (включая и известных нам горных полевок). Но мыши отнюдь не отличаются верностью! Если бы все дело заключалось в гене, программирующем синтез рецепторов, то на свете существовало бы 23 вида верных мышей и два — неверных. Однако вместо этого мы имеем 24 вида неверных мышей и только один — верных. И несмотря на то, что степные полевки пожизненно сохраняют верность одному партнеру, у них тоже случаются измены.
