Люсинда хотела, чтобы ее бал запомнился более, чем ее дурная слава, она ставила на карту свою будущность – и готова была сделать все, чтобы бал имел невероятный успех. Она полагала, что гостям не придется жаловаться ни на недостаток развлечений, ни на недостаток вин и закусок.
Единственное, что ее печалило, – это болезнь мисс Блайт. Если мисс Блайт не выздоровеет полностью, это даст пищу слухам. Молодая и красивая женщина не может быть хозяйкой приема без влиятельного родственника либо респектабельной компаньонки.
Здесь мисс Блайт была фигурой более значительной, чем сама Люсинда. Но Люсинда знала, что, даже если мисс Блайт не оправится от болезни полностью, она станет настаивать на исполнении своей обязанности компаньонки. А ей совсем не хотелось, чтобы ее дорогая Тибби превозмогала силы из чувства долга.
До бала оставалась неделя. При любом течении болезни повода для тревоги нет, уговаривала себя Люсинда. Когда она будет в тот вечер приветствовать прибывающих гостей, мисс Блайт будет стоять с ней рядом.
Уверенность Люсинды оправдалась. Мисс Блайт выздоровела за два дня до торжественной даты. В вечер бала она действительно стояла рядом с Люсиндой на верхней ступени лестницы и принимала приветствия от тех, кто входил под величественный портал дома Мейз.
После скандальной смерти лорда Мейза дом его был закрыт в течение года – поэтому некоторые гости были весьма заинтригованы тем, как преобразился его интерьер, а также возвращением леди Мейз и личностью ее компаньонки.
Леди Мейз, по мнению света, употребила определенное влияние на своего деверя Уилфреда Мейза для того, чтобы он дал согласие на ее проживание и распоряжение домом. Было бы удивительно, если бы интерьер дома не изменился соответственно вкусам леди Мейз. Всем было известно равнодушие новоиспеченного лорда Мейза к коллекциям его предшественника. Ходили слухи, будто Уилфред Мейз однажды заявил, что коллекции его кузена представили бы красивое зрелище при пожаре.
Те из гостей леди Мейз, которые ожидали увидеть в доме изменения, были разочарованы. Ничто не было передвинуто, ничто не исчезло, в столовой также висел портрет самой леди Мейз.
Некоторые дамы недоумевали, почему леди не приказала убрать его, ведь, по-видимому, он должен был напоминать ей о самых горестных эпизодах ее жизни. Другие полагали, что этот факт подчеркивает высокомерие леди Мейз и сравнивали портрет и нынешнюю леди Мейз. В целом было признано, что леди Мейз сохранила свою красоту. Она все еще была похожа на дебютантку, которая три года тому назад заключила самый престижный брак сезона.
– У нее ни единой морщинки, – завистливо говорила одна леди другой. – Какую чепуху болтали, что она подурнела – и поэтому лорд Мейз избавился от нее в том сезоне! Вот вам доказательство, что это неправда.
– Значит, причина ее удаления в недовольстве его любовницей. Но что за дурочка: что значит любовница, если ей осталась вся эта роскошь! – воскликнула вторая леди, осматривая роскошные ковры, бесценные предметы искусства и дорогую мебель.
– Не знаю. Мне бы не понравилось, если бы мой муж предпочел мне любовницу. Я бы тоже возмутилась, – сказала миссис Торп, маленькая рыжеволосая женщина, известная в свете как своим остроумием, так и безграничной преданностью мужу.
Две спутницы леди Торп хихикнули. Одна покачала головой.
– О, Сесили! Ты замужем уже полгода, а Джеральд все еще одурачен тобой. Что ты знаешь о замужестве?
– Абсолютно ничего, и надеюсь, что никогда не узнаю, – с воодушевлением ответила леди Торп.
Две другие леди пожали плечами и демонстративно проплыли мимо, смеясь над наивностью леди Торп. Последняя фраза, сказанная намеренно, чтобы достичь ушей леди Торп, была исполнена снисходительной жалости.
– Дайте Сесили год-два – и мы увидим, как она управится со своим мужем!
Леди Торп была возмущена.
– Как они смеют говорить такое – обо мне и леди Мейз!
Нет, этого нельзя допустить, подумала она и стала искать взглядом хозяйку бала.
Кивнув леди Мейз и ее собеседнице, леди Торп дождалась, пока та закончила разговор, и подошла к ней.
