— Вы — что-то вроде монахини? — фыркнул Адам, не понимая, почему это его задевает.
— Нет, я не что-то вроде монахини. — Жюли говорила по-французски четко, с безупречным выговором, усвоенным от родителей. — Я — сестра милосердия.
Жюли привыкла к тому, как по-разному смотрят на нее мужчины: с тоской, с благоговением, с любопытством, реже — с вожделением. Но почему-то дерзкий, оценивающий взгляд заставил ее похолодеть от смутного предчувствия.
— На черта мне сдалась медсестра! — возмутился Адам. — Пришли ко мне Яноша. Он ходит за мною вот уже много лет, справится и сейчас.
— Боюсь, мне придется возразить. Я затратил на тебя слишком много времени и усилий, чтобы непрофессиональный уход погубил плоды моих трудов. — Ференц улыбнулся. — Так что изволь-ка вспомнить о благодарности. Жюли — лучшая из моих медсестер. Но не вижу, почему бы и Яношу не прислуживать тебе по мелочам, если уж ты так хочешь.
Зарумянившись от удовольствия при словах нежданной похвалы, Жюли подняла благоговейный взгляд на Ференца. Руки непроизвольно вцепились в край одеяла, натягивая ткань.
— В чем дело?
Жюли вздрогнула, пальцы поспешно разжались.
— Извините.
Расправляя одеяло, она заметила неприязненный взгляд пациента. Желая предупредить конфликт, она накрыла его руку своими ладонями, инстинктивно открываясь той целительной силе, что неизменно помогала ей облегчать страдания больных.
— Теперь отдыхайте. Чем скорее вы поправитесь… — уголки ее губ на мгновение приподнялись в озорной улыбке, — тем скорее от меня отделаетесь.
Безмятежный ангел словно по волшебству преобразился в шаловливую насмешницу! Удивляясь неожиданной метаморфозе, Адам понемногу расслабился. Напряжение исчезло, а вместе с ним и боль. Не отдавая себе в этом отчета, он не отвел глаз от ее лица и не отдернул руки.
Ференц не упустил из виду ни одной детали. Подметил, как Жюли с легкостью рассеяла гнев пациента. Как ее прикосновения облегчили боль. Значит, интуиция его не подвела. Адама спасет только чудо, так что вся надежда на эту девушку с нежным сердцем и руками целительницы.
Как врач, Ференц Батьяни сделал все, чтобы вернуть к жизни израненное тело, но если душа Адам не исцелится, старания хирурга пойдут прахом. Он взглянул на Жюли, склонившуюся над больничной койкой, и ощутил неизъяснимое облегчение.
Неумолимо подступал ужас, и Адам напрягся, готовясь бороться до последнего. Видения пережитых кошмаров приходили каждую ночь. Он даже боялся закрывать глаза. Своеобразным, хотя и мучительным, спасением тогда становилась боль в спине и ногах: физические страдания не давали заснуть до тех пор, пока изнуренный мозг не утрачивал способность порождать сны…
Адам приник к шее коня, с трудом удерживаясь в седле. Тошнотворный, сладковатый запах собственной крови проникал в ноздри. Боль время от времени напоминала о себе резкими толчками, заставляя судорожно хватать ртом воздух.
Надо добраться до Илоны. Предупредить ее. Помочь скрыться. Решающая битва проиграна, и скоро неприятельские войска хлынут на венгерские равнины, опьяненные победой, хмельные от крови.
Вдали уже показался увитый плющом дом. Но тут тело Адам обмякло, и он рухнул в траву. Приподнявшись на локтях, он пополз вперед. Нещадно палило солнце, каждое усилие давалось с трудом, пот заливал глаза. В ушах звенело.
Дверь дома распахнулась, и Илона выбежала навстречу, выкликая его имя. Только тогда Адам заметил всадников и понял: это не кровь стучит в висках, это цокот копыт раздается по иссохшей земле. Их окружили тесным кольцом. Затем один из всадников выехал вперед и спешился. Он долго разглядывал Илону, затем крикнул что-то через плечо.
Угрюмый наемник подъехал к Илоне и подхватил ее с земли — так, походя, срывают цветок на лугу. Она вскрикнула только раз, прежде чем мясистая ладонь зажала ей рот.
Ужас придал Адам сил: он приподнялся с земли. И тут на него надвинулась тень. Все мельчайшие подробности намертво врезались в память: полковничий мундир иноземного образца и лицо, похожее на плохо отреставрированную скульптуру: перебитый нос, рассеченная шрамами кожа. Полковник ударил сапогом в грудь раненого с такой силой, что хрустнули ребра.