– Непременно, – ответил Эдик, – с четверга.
– Эдуард Федорович, – сказал я, глядя в красные
глаза научного руководителя, – я был в Санкт-Петербурге, и я решил...
– Я ж тебя благословил. Женись.
– Нет, не то, я ее даже не видел. – Я подробно по
приказу Эдика рассказал о трех часах пребывания в северной столице.
– Вообще-то, ты поступил верно.
– Конечно, ей, наверное, сказали: к вам какой-то бомж
приходил.
Эдик приказал:
– Набирай ее номер и будешь говорить то, что я тебе
буду суфлировать.
Но телефон зазвонил сам. Снова та республика. Высокие ее
чины снова доставали профессора Владимирова.
– Нет, мы об этом не говорим, я не приеду, и вчера, и
позавчера я отказывался. Да нет, и время есть... Зачем мне гонорар? Деньги
категория нравственная, а когда их много – безнравственная. Тем более ничего
нового я вам не скажу. Ваше счастье наступит тогда, когда вы поймете, что
будущее за Россией. Записали? – издевательски спросил он. – Будущее
за Россией. Так определено Господом, кем еще? Не МВФ же определяет судьбы мира.
МВФ! – Эдик хмыкнул. – Счет в банке, коттедж, что еще? Еще счет и еще
коттедж? Тьфу! А душа? А совесть? Да не интересно мне к вам ехать, вот и все.
Не интересно. Я за годы перестройки не прочел ни одной вашей толковой статьи.
Ни у прибалтов, ни у азиатов, ни у кого. И что? И ничего не потерял. Так же и в
литературе. Не читал ничего и ничего не потерял. Потеряли вы. В мире только
русские думают о других, все остальные думают только о себе. Мысль, передовая,
только в России, остальное соответственно... Нет, какой я экстравагантный, я
скорее усталый и обреченный на непонимание... Да что Америка! У нее даже
инстинкты и те электронные... Звоните, я всегда на месте.
Эдик положил трубку, смял пустую коробку, смял и вторую,
тоже выкуренную.
– Зря я, точно даже зря язык распустил. Чревато.
Настучат ведь нашим. Меня попрут, вас разгонят. Поставят клеймо: владимирец,
эдиковец. Хотя на скандал не решатся – умов нет. Мандражируют. – Эдик
развел руками. – Тут не голова, а Дом Советов. Чердак работает, крыша не
протекает. Победа уже за нами... – Он прохлопал карманы сверху. –
Придется за сигаретами идти. Нет, я сам. Это за вином я могу посылать, оно
иногда мне как лекарство. – Он встал, расправил грудь. – И ведь
звонят на дню по сто раз. Отовсюду. Назвались мы институтом выработки идеологии
– давай идеологию. А то, что идеология – проститутка, это как-то забывается.
Общественное мнение! Надо в Интернет загнать, что общественное мнение есть
обслуга заказчиков общественного мнения. Оно – мнение группы. Жить надо по
истине, а не по общественному мнению. Истина – Христос. Что старцы скажут, то и
непреложно. Запомнил? Пойду дышать. Звони! Учить тебя, что ли, что говорить?
Оставшись один, я позвонил. Опять ее не было дома. Я
попросил сказать номер телефона школы.
– Вы знаете, там не любят, когда звонят посторонние.
Видимо, я так выразительно вздохнул, что мне продиктовали
номер. Голос, мне показалось, был не вчерашний, более молодой. «Может,
коммуналка?» Я позвонил и очень вежливо попросил позвать Александру
Григорьевну. Ее долго искали. Я слышал неясные, в основном женские голоса.
– Слушаю вас.
Голос прерывистый. Бежала по ступеням?
– Это... это... – зазаикался я.
– Это Александр Васильевич, который был здесь вчера...
– И которого приняли за бомжа, – радостно
подхватил я.
– Что вы! Сказали, очень, очень приличный молодой
человек.
– Молодой? Да меня уборщица за отца ребенка приняла.
– Бывают же молодые отцы. Вас приняли за инспектора.
– Я инспектировал туалет, курение в нем превышает
среднероссийские параметры курения в школьных туалетах.
– О-ох! Что ж нам, бедным, делать? У нас два мужчины –
физрук и трудовик, и оба курят. А вы?
– Нет, – похвалился я. – И не пью. И по
ресторанам не хожу.
– Совсем золотой товарищ.
– А как вы узнали, что это я звоню?
– Но вы же вчера узнавали дорогу в школу.
– Мог кто-то и другой узнавать.
Она помолчала, я нажал:
– Голос сердца?
Снова пауза.
– А сегодня кто-то другой отвечал. Вчера мама?
– Да. Сегодня Аня. Сестра.
– Александра Григорьевна, можно я к вам приеду?
