– Нет, не он. Этот сейчас занят своим любимым делом: бродит где-то. Я подумал, не встретили ли вы его там, в горах. Вот и спросил. София пустила вас на мельницу?
Шах королеве. Моя уловка не сработала снова. Потом я поняла, откуда это ощущение ловушки: оно от сознания моей причастности к происходящему. У Тони не могло быть никаких оснований подозревать, что я что-нибудь знаю. Единственной причиной его любопытства на самом деле было желание узнать то, о чем он спрашивал.
Значит, София ничего не сказала. Был один страшный момент, когда я задумалась, что же ему ответить. Потом вдруг ясно поняла, что Софии придется самой себя защищать. Моя задача – позаботиться о самой себе; эта мысль заставила меня собраться. Если Тони и Стратос узнают, что Колин исчез, это уже ничего не изменит: им теперь его не достать. А Софии когда-нибудь придется предстать перед судом. Мне же надо позаботиться о себе и о Фрэнсис. Правда – единственное оружие невиновности.
Я нагнулась, чтобы набрать ирисы, – это дало мне необходимую минуту. Выпрямившись, я засунула цветы в свой букет.
– На мельницу? Да, пустила. Она была чрезвычайно любезна. Мне показалось, что она торопится, но она провела нас внутрь, и Фрэнсис сделала несколько превосходных кадров. Нам очень повезло, что мы повстречали ее; я бы никогда не узнала, чья это мельница, ведь она обычно заперта?
– Да, – сказал Тони, светлые глаза его не выразили ничего, кроме умеренного интереса. – Значит, вы видели всю механику? Замечательно. Мельничные камни и все прочее?
– Да. София показала Фрэнсис, как они работают.
– А-а, – сказал Тони, бросил сигарету на пыльную тропку и притушил ее каблуком.
Он улыбнулся мне, Тони. Тони, которому было все равно, убит или не убит ранним утром Колин; Тони – прохожий с той стороны улицы; шахматный эксперт, получающий удовольствие от игры, которая заставляла потеть мои ладони, настолько тяжело мне было оставаться естественной.
– Что ж, дорогая, я рад, что день у вас был удачный, – непринужденно произнес он. – Вот уже и мост, скоро будем на месте. Вы еще успеете переодеться к обеду и будете иметь удовольствие попробовать осьминога, если вам, конечно, по вкусу резина с индийскими специями.
Итак, игра окончена. Я почувствовала такое облегчение, что вмиг повеселела, под стать Тони.
– Ничего не имею против, но это же не главное блюдо? Ой, Тони, я так проголодалась!
– Я же вам обеим выдал с собой по двойной порции!
– Конечно. Но я съела почти все, ну, немного осталось птицам. Если бы вы дали меньше, я бы уже пару часов назад вернулась. Вам не надо возвращать бутылку?
– Нет, надеюсь, вы ее где-нибудь зарыли? Если неподходящие предметы валяются на виду, это оскорбляет местных богов, – мягко заметил Тони.
– Не беспокойтесь, я закопала ее под камнями, а перед этим плеснула немного для полагающихся им возлияний.
– Полагающихся возлияний?
– Ну да, немного для Зевса – он ведь родился в этих местах, а потом еще для лунных прях – это уже мое личное.
– Для кого для кого?
– Для лунных прях. Для тех трех дам, которые каждый месяц спрядывают луну, чтобы дать нам наконец настоящую темную ночь. Ночь, которая, в противоположность лунной ночи, на стороне тех, за кем охотятся… таких, как горные куропатки Джозефа.
– Ночь без луны, – сказал Тони. – Разве это интересно? Мой старый отец называл ее ночью для князя тьмы.
Я подняла брови:
– Такое выражение мне представляется необычным для викария.
– Для кого? – Восхитительный миг мелькнувшего на лице Тони смущения. Но тут же его светлые глаза опять оживились. – Но мой отец, дорогая, был таким необычным викарием. И осмелюсь заметить, что ваше возлияние возымело действие. Сегодня будет безлунная ночь. Достаточно темная, чтобы укрыть что угодно… – И он добавил весело: – Или кого угодно.
Фрэнсис сидела в саду, но дверь в холл была открыта, и, как только мы с Тони вошли в гостиницу, она поспешила к нам:
– Дорогая моя! А тут уж настоящую поисковую группу снарядили! Тони был уверен, что ты лежишь со сломанной ногой, окруженная хищниками, но я сказала ему, что с тобой все будет в порядке. Удачный день?