Объясняя это, Графтон не сводил глаз с младшего товарища. Летман не произносил ни слова. Когда человек старается припомнить что-то, это всегда заметно. Он покусывал губы, с озадаченного лица не сходила бледность. За дряблыми морщинами и крохотными, как булавочная головка, зрачками наркомана угадывалось лицо привлекательного юноши, втянутого Графтоном в грязную орбиту. И мне почудилось, что под торопливо надетой маской безразличия едва угадывается стыдливо подавляемый образ мальчика, с плеч которого свалилось непосильное бремя.
Графтон тоже заметил это.
– Награды следовали неизменно. Ты и сам знаешь, как щедра бывала временами покойная леди. Насколько я понимаю, большая часть добычи переправлялась на хранение родственникам в деревню. Приданое, как я уже сказал, накопилось изрядное.
– Ради бога, – взмолилась я, – прикройте ей лицо, и давайте выйдем отсюда, пока меня не стошнило.
Графтон бросил на меня уничтожающий взгляд, но все-таки подчинился. Он склонился над мертвым телом и натянул на лицо жирный от супа подол нежного шелкового платья. Летман поспешно отвернулся и потащил меня за собой к лестнице. Я охотно последовала за ним. Мы добрались до верхней площадки, и он откинул гобелены. Графтон вышел из кладовой, захлопнул за собой дверь, но вдруг, словно что-то вспомнив, толкнул ее снова и швырнул внутрь стрекало. Оно с лязгом упало на пол, и дверь страшной комнаты наконец закрылась опять.
Этой ночью зал Большого дивана был залит ярким светом. В центре нижней части зала, на покрытом доской фонтане, служившем столиком, стояла неизменная керосиновая лампа, в нишах возле двери горело еще несколько ламп, в скобе, вделанной в стену высоко под потолком, пылал дымным красным пламенем двойной факел. Когда Графтон вошел вслед за нами в залу и гобелены за ним взметнулись и снова опустились, пламя факела затрепетало в потоке воздуха, и по стенам заплясали причудливые черные тени.
– Во имя Аллаха, следи за девчонкой. – Голос Графтона звучал хрипловато, но он хорошо владел собой. Казалось, он снова ощущал себя на коне. – Если отпустишь ее, нам обоим крышка. Бог свидетель, Джон, я очень сожалею о том, что произошло, но это чистая правда – то, что Халида убила старуху и из-за нее мы сели в эту лужу, но неужели ты считаешь, что я нарочно ударил бы девчонку, если бы она не бросилась на меня с ножом? Вот что я думаю. Лучше нам поскорее выпутаться из этого дела, пока оно не зашло слишком далеко. Поэтому держи хвост пистолетом, и давай возвращаться к работе. И вот еще что. Полагаю, ты и сам догадываешься, что произойдет, если Насирулла заподозрит неладное. Нам нужно поскорее убрать тело и придумать предлог для Насируллы на случай, если он спросит, где сестра. Боже мой, – внезапно в голосе Графтона зазвучало неприкрытое раздражение, – да перестань ты пялиться на меня! Что сделано, то сделано, и не притворяйся, будто не скажешь мне спасибо, когда станешь свободен как ветер, с деньгами в кармане и при этом вокруг твоей шеи не будет обвиваться, как змея, смуглокожая чаровница! А для начала запри-ка эту девчонку, да поскорее, а то ее того и гляди вырвет прямо на нас. Запихни ее в ту же камеру, что и мальчишку, осталось уже недолго.
Да, он был прав, я чувствовала себя неважно. Поддерживаемая Джоном Летманом, я с трудом доковыляла до красного лакового кресла, но, едва он выпустил мою руку, колени мои подкосились, и я рухнула в кресло, пытаясь подавить мерзкую тошноту, которая ледяными волнами подкатывала к горлу. Меня бросало то в жар, то в холод, я обливалась потом и стучала зубами, по коже бегали мурашки. Сквозь приступы тошноты я улавливала, что где-то неподалеку идет сердитая перебранка, и пыталась вникнуть в смысл. Я не расслышала, что сказал Джон Летман, но Графтон отреагировал на удивление бурно.
– Что? Что за чертовщина?
– Я как раз шел затем, чтобы сказать вам. Мальчишка сбежал.
– Не может быть!
– Это так. Его нет. Ушел. Никаких следов.
На миг я выплыла из липкой тошноты.
– Молодчина Чарльз, – сказала я.
– Значит, – продолжал Джон Летман, – через час-другой он явится сюда во главе всей полиции, какую сумеет найти в округе.
