— Ну, мне, конечно, приятно думать, что на него повлиял пример Джоанны. Джоанна всегда была сторонницей высокой церкви.
— Но он же не был влюблен в Джоанну. Он любил Селину. После пожара он повсюду ее искал.
— Но Селина никак не могла бы его обратить в католичество. Все, что угодно, только не обратить.
— У него в рукописи есть заметка, что видение зла может быть столь же действенно, сколь и видение добра.
— Я этих фанатиков не понимаю. Вот уже сигнал, Джейн. Мне думается, он был во всех нас влюблен, бедняга.
В августовский вечер Победы над Японией народ заполонил площадь перед Букингемским дворцом точно так же, как в вечер Победы в мае. Маленькие фигурки появлялись на балконе каждые полчаса, некоторое время махали толпе руками и снова исчезали. Джейн, Николас и Руди неожиданно оказались в весьма затруднительном положении: толпа сжимала их со всех сторон. «Пожалуйста, расставьте локти как можно шире!» — почти одновременно сказали друг другу Джейн и Николас: однако это оказалось совершенно неисполнимым. Какой-то моряк, прижавшись к Джейн, страстно поцеловал ее в губы, и с этим ничего нельзя было поделать. На некоторое время ее губы оказались во власти его влажного от пива рта, пока толпа не подалась чуть-чуть назад, и тогда им троим удалось продвинуться на несколько более удачное место, откуда открывался доступ в парк.
Здесь другой моряк, видимый только Николасу, молча всадил нож под ребро стоявшей рядом с ним женщины. Огни зажглись на балконе, площадь замолкла в ожидании королевской семьи. Заколотая женщина не издала ни звука, но тотчас же осела. Однако в этой тишине вскрикнула какая-то другая женщина, далеко, на расстоянии многих ярдов от этого места, еще одна жертва, а может быть, ей просто наступили на ногу. Толпа снова зарокотала. Все глаза в этот момент были устремлены на балкон дворца, где должным образом появилось королевское семейство. Руди и Джейн были заняты делом — они выкрикивали приветствия.
Николас тщетно пытался высвободить руку и поднять ее над толпой, чтобы привлечь внимание к раненой женщине. Он кричал, что женщину ударили ножом. Моряк выкрикивал обвинения женщине, осевшей, но не упавшей — ее удерживала на ногах толпа. Эти отдельные проявления терялись во всеобщем столпотворении. Николаса отнесло в сторону людской волной, накатившей с Молла. Когда балкон снова погрузился во тьму, он смог пробить небольшую просеку сквозь толпу к открытому входу в парк, куда за ним последовали Джейн и Руди. На этом пути ему пришлось на какой-то момент остановиться — он оказался лицом к лицу с моряком, зарезавшим женщину. Раненой нигде не было видно. Николас, ожидая возможности двинуться дальше, вытащил из кармана письмо Чарлза Моргана и засунул его в ворот блузы моряка. Тут людская волна понесла его дальше вперед. Он сделал это без очевидной причины и не думая о последствиях, это был просто некий жест. Так обстояли дела в те времена.
Они шли назад сквозь чистый воздух парка, обходя пары, лежавшие у них на пути, сплетенные в тесных объятиях. Парк был наполнен пением. Николас и его компаньоны тоже пели. Они набрели на драку между английскими и американскими военнослужащими. Двое лежали без сознания у края дорожки, над ними хлопотали их товарищи. Где-то позади них толпа кричала «ура». В ночном небе сомкнутым строем пролетели самолеты. Это была чудесная победа.
— Мне ни за что не хотелось бы все это пропустить, — пробормотала Джейн.
Она приостановилась — подобрать и заколоть растрепавшиеся волосы, во рту у нее были зажаты шпильки, когда она это говорила. Николас восхищался ее жизненной стойкостью, вспоминая Джейн в этом виде, в той стране, где он встретил свою смерть, — вспоминая, как она стояла на темной траве крепкая и голоногая, приводя в порядок свои волосы, — словно она была воплощением всего Мэй-Тека, в его кротком и непринужденно-естественном приятии бедности, в далеком 1945 году.
Перевод И. М. Бессмертной
