Внезапно изображение перевернулось, и когда Наталья открыла левый глаз, она увидела, что Ваниль стремительно опускается на глубину. Пустота и заброшенность мертвых кораллов потрясли Наталью, ей хотелось отвлечься и остаться в том богатом мире воспоминаний, но она должна была держать открытым свой левый глаз, чтобы следовать за Ванилью. «Если я сейчас упущу осьминога…» — пронеслось у нее в голове, хотя она понимала даже в тот момент, что Ваниль не сможет скрыться от них, в осьминога наверняка было вживлено отслеживающее устройство или дюжина различных имплантов.
Наталья быстро опускалась вниз за осьминогом, поочередно открывая то один глаз, то другой. Это было такое странное, жуткое ощущение: яркие воспоминания о кипящей здесь жизни, увиденные через монохромное зрение осьминога, сочетались с царящим сейчас запустением. Все это казалось таким неправильным и совершенно сбивало с толку, у Натальи возникало ощущение, будто то, что она видела в настоящем, тоже было лишь воспоминанием. Впрочем, в тот момент все казалось ей неправильным. Осьминог трогал щупальцами трещины в мертвых кораллах, которые были когда-то покрыты ковром из живых полипов, и эти расщелины в его воспоминаниях служили домами для его собратьев. Кружил далеко внизу на пустынном песчаном дне, где когда-то собирались осьминоги в поисках или в отчаянии.
Ваниль вспоминал каждого из осьминогов, и эти воспоминания были такими яркими и четкими, что Наталье начало казаться, будто и она узнает их. Их было так много, и они один за другим всплывали перед ее взором, пока Ваниль кружился над опустошенным морским дном.
Наталья закрыла правый глаз, чтобы прервать этот поток воспоминаний о родственниках или друзьях, а может быть, общине? Но изображение в левом глазу расплывалось. Она стала подниматься, забыв про записывающее устройство, игнорируя вопросы, звучащие в гарнитуре. Выработанная долгими тренировками привычка заставила ее остановиться, хотя она уже почти не помнила, для чего это сделала. На какие-то секунды Наталья зависла в воде в нескольких метрах от поверхности, всхлипывая в дыхательный аппарат, пока ее тело не решило, что пришло время всплыть окончательно.
Наталья не знала, как ей избавиться от этой пустоты, от невыносимого чувства утраты. Она не употребляла алкоголь с тех пор, как ее кузена сбил пьяный водитель, и, хотя ей нравилось иногда побаловать себя стаканчиком мороженого, у нее никогда не возникало желания съесть целое ведерко этого лакомства. Она подолгу сидела у себя в квартире и плакала. Иногда смотрела телевизор, если там показывали что-то интересное, это помогало ей отвлечься, и она стала искать популярные шоу и сериалы, скачивала их, словно белка, собирала запас, распределяла по дням, когда и что она будет смотреть. На работе Наталья не появлялась. Некоторые работодатели звонили ей и оставляли встревоженные сообщения, не получая от нее ответов. Ее почтовый ящик был завален сообщениями, помеченными как «непрочитанные». Но прошло несколько недель, прежде чем у Натальи возникло желание с кем-нибудь поговорить. И когда ей все-таки захотелось этого, она не знала, кому позвонить.
Она снова и снова пролистывала список контактов на телефоне. Наконец, совершенно интуитивно набрала Эльзу. Они с ней никогда не были особенно близки, но Эльза занималась проблемами изменения климата и загрязнения окружающей среды или чем-то в этом роде, поэтому Наталья подумала, что она может ее понять.
Думая впоследствии об этом звонке, Наталья не могла точно вспомнить, что именно она говорила и как объяснила всю сложность своей ситуации. Она запомнила только физическое ощущение — как слова, словно лавина, вырывались у нее, и как потом Эльза сказала:
— Ну ладно, ладно. Все в порядке.
И она повторяла это снова и снова. Наталья помнила, что когда она немного успокоилась, Эльза осторожно, но настоятельно порекомендовала ей с «кем-нибудь поговорить», в ответ Наталья, едва не срываясь на истерику, спросила: «Здесь?» Эльза, возможно, не поняла, что она имела в виду, но Наталья ощущала себя так, словно она все еще находилась в Австралии. Как будто слова до сих пор звучали на чужом языке, а все общение происходило в атмосфере какой-то чужеродности. В таких обстоятельствах она просто не могла открыть перед кем-нибудь свою душу.
