Айя потрясла головой, пытаясь прогнать из памяти этот образ. Она подошла к двери в комнату матери и открыла ее. Мать, как всегда, спала. В последний раз Айя видела ее бодрствующей, наверное, дней двенадцать назад. Она тогда ненадолго тихонько вышла из своей комнаты и взяла пару инжирин. В коридоре она столкнулась с Айей, и они поговорили пару минут. Мать спросила у Айи, как у нее дела в школе и всем ли она довольна. Айя сказала, что у нее все хорошо, и мать улыбнулась.
— Замечательно, — сказала она, целуя Айю в щеку, а потом вернулась в постель.
Той ночью Айе снилось, что она идет через широкое поле, на котором росли оливковые деревья. Небо было намного ближе к земле, а луна — такой большой и яркой, что все поле сверкало и переливалось, словно море из бриллиантов. Все звуки были очень громкими и четкими: она слышала шелест каждого листка оливы на ветру, и стрекотание кузнечиков было просто оглушающим.
Позади нее послышалось шарканье ног. Она обернулась и тут же узнала знакомую фигуру: высокую, долговязую, с копной спутанных каштановых волос, которая могла принадлежать лишь одному человеку.
— Зияд? — Его имя застряло у нее в горле.
— Это я, — ответил он слишком низким для восемнадцатилетнего парня голосом.
На нем была черная футболка и джинсы. Он казался высоким и сильным, совсем не таким, каким она видела его в последний раз. Айя побежала к нему и бросилась в его объятья, в глубине души ожидая, что он сейчас исчезнет, а она просто упадет на землю. Но вместо этого она врезалась в его тело, которое было твердым и осязаемым. Он обхватил ее руками, и она уткнулась лицом ему в грудь.
— Зияд, это действительно ты! — Она посмотрела в его лицо. Он улыбнулся ей знакомой полуулыбкой, два его передних зуба были немного сколоты внизу.
Она помедлила, а затем спросила:
— Но ты ведь умер?
Он пожал плечами.
— В твоем мире смерть — это не совсем умирание. Думаю, в какой-то степени, это пробуждение.
— Но я видела тебя! Если ты не умер, тогда где же ты был?
— Я… — Зияд замолчал, размышляя над ответом. Он всегда старался как можно точнее описывать свои мысли и чувства. — Я был… за пределами материального. Понимаешь… есть некоторые обязательства…
Неожиданно Айю охватил гнев, ярость, которая копилась в ее душе последние двенадцать месяцев.
— Почему ты это сделал? Неужели ты не любил нас? Не подумал о маме и папе? Не подумал обо мне?
Ее гнев развеселил его. Он стал хихикать, а его глаза превратились в крошечные щелочки.
— Ты смеешься! Ты еще и смеешься, осел! — Она стала бить его кулаками по груди.
— Перестань, хватит! — возмутился он, схватил ее за руки и прижал к бокам. — Все хорошо, — прошептал он ей на ухо, и она заплакала.
Они долго шли через оливковую рощу. Айя была счастлива, что находится рядом с ним, чувствует тепло его тела и даже не возражала, когда он немного стал поддразнивать ее. Она рассказала ему обо всем, что случилось, о том, что она делала. Сообщила все новости о соседях, друзьях и ребятах в школе. Она изображала всех знакомых им людей. Айя уже забыла, как он смеялся, когда она пыталась кому-то подражать, и поняла, что не делала этого с момента его смерти. Некоторое время спустя, когда Айя уже не знала, о чем еще рассказать, они просто пошли рядом молча. Наконец, она задала вопрос, который не решалась задать все это время.
— Значит, ты теперь вернешься? Или это просто сон?
Он какое-то время молчал. Остановился и повернулся к ней. Его лицо стало суровым.
— Ты слышала про аллегорию платоновской пещеры?
Она покачала головой.
— Ладно, не обращай внимания.
— Почему? — поинтересовалась она.
Он посмотрел на небо.
— Как ты думаешь, рыба знает, что она плавает в воде?
Она пожала плечами.
— Мы живем в этом мире, как рыбы в воде. Просто плаваем, не ведая, что она окружает нас. — Зияд вздохнул, а потом слегка толкнул ее руку. — Айя, ты не собираешься просыпаться?
Она проснулась. За окном пели птицы: «Чик-чирик… чирик». Сквозь занавески струился дневной свет. Она вспомнила про оливковую рощу. Даже если все это было сном, этот сон казался ей реальнее ее жизни.
Айя встала, прошла по коридору до комнаты Зияда и открыла дверь. Со дня его смерти здесь ничего не изменилось. На полках все так же стояли кубки за победы его баскетбольной команды, несколько мягких игрушек, в которые он играл еще ребенком. В гардеробе на вешалках висела его одежда, все еще сохранявшая его запах, который, казалось, с каждым днем становился все слабее. Рядом с кроватью лежал роман Франца Кафки, закладкой в котором служил чек из игровых автоматов. На столе стояла фотография их семьи, сделанная пять лет назад. Они все четверо были на пикнике на горе Кармель, а вдали виднелся порт Хайфы.
