О каком вопросе он говорил? Об актуальности художественной литературы? Да кому до этого было дело? Точно не мне. Мне было не до подобных мыслей. Итак, все заканчивалось. Падма уезжала. Бутту уезжала. Моя жена и дочь покидали меня навсегда. В голове что-то щелкнуло, и перед глазами все поплыло. Музыка, зазвучавшая в голове, мешала мне сосредоточиться. Я был так счастлив, что мне нужно было немедленно уехать оттуда, иначе я просто лопнул бы от прилива счастья.
На обратном пути к нашей квартире мы с Аммой чудесно провели время. Мы настроили наши Мозги на одну волну, пели старые тамильские песни, обсуждали разные забавные истории о том, как умерли наши престарелые родственники. Она не уснула, оставив меня наедине со своими мыслями. Как бы сильно ни устала от жизни моя мама, она и теперь продолжала защищать меня.
Велли весь вечер крутилась вокруг Аммы, без умолку щебетала о том, как она провела день, рассказывала глупые анекдоты, обсуждала с ней какую-то бесконечную мыльную оперу. Амма сидела и молча слушала ее, улыбалась, кивала, моргала.
— Спасибо за заботу, — сказал я Велли после того, как она уложила Амму в постель. — У тебя усталый вид. Может, возьмешь несколько выходных дней на следующей неделе?
— Никуда я не пойду! — выпалила она на своем деревенском тамильском. Она схватила меня за руку и прижала к своей пышной груди. — Вы вдохновляете меня. Вы все! Вы так разумно решаете все свои жизненные проблемы. Не то, что мы. Когда у моего дяди сбежала жена, видели бы вы, как он рвал и метал. В то время как вы все… пожалуйста, не поймите меня неправильно, старший брат, но бывает, что я ночью не могу уснуть из-за всяких-разных тревог, тогда я вспоминаю ваше улыбающееся лицо, и мне становится спокойно. Как бы мне хотелось тоже освободиться от всех эмоций!
Не каждый день тебя назначают Буддой, и я постарался, чтобы выражение моего лица было достаточно просветленным ради такого случая. Однако Велли свойственно достаточно распространенное заблуждение относительно медитации. Освободиться от эмоций! Это все равно что думать, будто классические музыканты были свободны от музыки лишь потому, что смогли выйти за рамки хрипов и визгов. Мы, Усовершенствованные, не свободны от эмоций. Напротив. Просто обладаем психологически здоровой иммунной системой, не более того.
Я еще мог понять смятение Велли, но Соллоццо вызывал у меня недоумение. Время от времени мы с ним общались. Падма говорила, что он стал писать больше, чем прежде, но по утрам он не работал — в это время он обычно звонил мне. Я был рад этим звонкам; то, что для него было утром, для меня уже было вечером, а по вечерам мне совсем не хотелось думать о правах сотрудников на получение акций компании, обыкновенных акциях и фабричных рабочих.
Эти разговоры проходили в довольно уютной обстановке. Велли резала овощи к обеду, Амма руководила ее работой или разгадывала судоку, а мы с Соллоццо спорили по разным вопросам. В самом деле, тема была не так уж и важна, главное, чтобы она могла стать предметом для дискуссии. Мы спорили о зле, которое представлял собой капитализм, о подъеме Ганы, о самом лучшем способе приготовления бирьяни[25], о том, как лучше всего обучать детей, о том, насколько важную функцию выполняет то или иное движение в танце живота. Самый яростный спор у нас обычно разгорался на темы, по которым мы полностью сходились во мнении.
Например, по поводу художественной литературы. Мне было известно, что художественная литература, в его понимании, была в большей степени рассчитана на Неусовершенствованных. Но готов ли он был в этом признаться? Никогда. Он сдержал свое обещание и выдвигал один аргумент за другим, почему художественная литература, а заодно и писатели до сих пор — даже в наше время — весьма авторитетны. Меня забавляло, что Соллоццо всегда стремился отыскать причину того или иного события. Ему, как рассказчику, не было никакой нужды так поступать.
Когда я сказал ему это, он предложил мне сделать неожиданный выбор. Произнес две фразы. Первую: «Эвридика умерла, и Орфей умер от сердечного приступа». И вторую: «Эвридика умерла, и Орфей умер от горя».
