— Велли, что случилось? — спросил я с легкой тревогой в голосе.
Она лишь покачала головой. Эта дурочка была ужасно сентиментальной, просто-таки живое воплощение индийского кинематографа. И я немного волновался, когда представлял ее Падме. Но они неплохо поладили. Падма была любезной и чуткой, как и подобает представительнице высокой касты, и Велли с энтузиазмом заявила, что госпожа Падма оказалась именно такой, какой она себе ее представляла.
В конце концов, мы все, включая Велли, выехали из Сахюна. Автопилотом машины управляла Падма. Сначала мы держали окна открытыми, однако день был ветреным и ясным, и прохладный ветер с Джихран трепал нашу одежду. Бутту захотела сидеть между мной и Велли, и Амма заняла переднее сиденье. Мы уезжали почти на целый день, поэтому Велли попросила подвезти ее в Дхарави, чтобы она могла навестить родителей. Мы остановились на оживленном перекрестке, сразу за тем местом, где прежде располагался завод по переработке сточных вод, и Велли вышла.
— Велли, возвращайся в… — начал я на тамильском.
— Да, старший брат, конечно, я приду вечером, можете не сомневаться. — Велли поцеловала свои пальцы, а потом коснулась ими щеки Аммы и сказала на ломаном английском:
— Увидимся до вечера, скоро, да, Аммачи? До свидания!
Зажегся зеленый свет, и машина уже готова была двинуться с места. Велли вдруг вспомнила, что забыла попрощаться с Падмой и побежала вдоль дороги.
— Она — сама невинность, — сказала Амма. — У этой девушки золотое сердце. Чистое золото.
— Да, она очаровательна, — с улыбкой согласилась Падма.
— Она такая грустная, — заметила Бутту. — Это потому, что она такая черная?
Амма рассмеялась, а когда мы с удивлением посмотрели на нее, сказала:
— Что такого? Если бы Велли была сейчас с нами, она бы рассмеялась первой.
Возможно, так и случилось бы. Но, как говорится, две лжи правду не сотворят. Амма подавала Бутту дурной пример. Смеяться и быть счастливым — это замечательно, однако Усовершенствованные несли на себе некоторые обязательства и могли радоваться только по поводу правильных вещей.
Падма объяснила мне, что на самом деле Бутту хотела узнать, потому ли грустила Велли, что она не была Усовершенствованной? Во время их поездки в США, Бутту замечала, что большинство афроамериканев не были Усовершенствованными, и она сделала вывод, что это связано с цветом кожи. У Велли она тоже была темной, поэтому…
Я поймал взгляд Падмы в зеркале заднего вида, ее натянутая улыбка словно говорила: «Ты правда считаешь, что я воспитываю ее расисткой?»
— Нет, Бутту, — я обнял дочку. — Велли грустит, потому что ей пришлось покинуть нас. Но теперь она с надеждой смотрит в будущее и ждет, когда мы снова увидимся.
Я тоже смотрел в будущее, а не в прошлое. Откинувшись на спинку сиденья, я слушал радостное щебетание сидевших впереди женщин, наслаждался этими мгновениями, возможностью обнимать дочь, переглядываться с женой — я до сих пор не привык к тому, что Падма была моей бывшей женой, — и вдруг меня посетила мысль, и она была подобна пассажирам, отчаянно пытающимся забраться в уходящий поезд, — мысль, что, возможно, мы вот так собрались все вместе в последний раз.
Когда она уехала в Бостон вместе с Бутту, я надеялся, что через шесть месяцев она благополучно отделается от Соллоцци. Но вероятно, жизнь с ним оказалась достаточно волнующей и богатой на события. Турок подарил ей возможность приобщиться к литературной жизни, о чем она всегда мечтала, и это желание было так велико, что ни ее, ни мой рационализм не смогли побороть его.
Поскольку Падма уехала на столь долгий срок, мне пришлось подыскивать сиделку для Аммы. Довольно быстро стало ясно, что об Усовершенствованных медсестрах стоило забыть — подобных медсестер можно было найти в какой угодно стране, но только не в Индии. К счастью, Раджан — администратор торгового зала в «Современном текстиле» — обратился ко мне и рассказал, что его дочь Велли получила диплом по уходу на дому. Он слышал, что я подыскивал сиделку, и как раз расспрашивал знакомых насчет надежных людей, которым мог бы доверить свою дочь.
