– На встрече с ученым были Гершуни и некий Иван Николаевич, член ЦК партии социалистов-революционеров. Губастый, неприятный… Гершуни заподозрить трудно. Стало быть, Иван Николаевич – ваш освед?[45]
Дурново понял, что сболтнул лишнего. И опять перевел разговор на министра:
– Со дня на день Плеве отправят в Государственный совет просиживать штаны. Сергей Юльевич только что обговорил это с Его Величеством. А я останусь. Так что в ваших интересах, Алексей Николаевич, не ссориться со мной сейчас. Не плюйте в колодец, как говорится!
– По-прежнему не понимаю, – упрямо возразил Лыков, – зачем скрывать дело о подрывном аппарате от Плеве.
– Ах, ну я же все объяснил! Плеве выкинут, его должность займет Витте. И тут же преподнесет государю новость. Открыт заговор с целью цареубийства. Злодей-ученый подрядился изготовить страшное оружие боевикам из ПСР. А Витте с Дурново все узнали и вовремя пресекли. Плеве не смог, а мы сумели.
Теперь Лыкову стало все ясно. И ощущение было такое, словно он вляпался в дерьмо… Петр Николаевич прочел это по его лицу и усмехнулся:
– Ай-ай. Двадцать лет служите в полиции и все еще не привыкли. Пора взрослеть!
– Увольте от такого, – пробормотал сыщик. Потом до него дошло: – Но позвольте, какой же из Витте министр внутренних дел?!
– Разумеется, никакой. – Петр Николаевич лихо подмигнул собеседнику. – Он будет лишь надувать щеки. А все дела стану вести я. Тут и для вас откроются новые служебные перспективы, ежели примете верное решение.
Лыков поднялся:
– Разрешите идти, ваше превосходительство?
– Погодите, – спохватился Дурново. – Что вы решили? Почему бы вам не дождаться конца августа, как я просил? Богу угождай, а черту не перечь…
– Считаю своим долгом доложить все министру немедленно, – твердо ответил Лыков.
– Ну-ну… Смотрите, потом не пожалейте.
– Не пожалею, – заверил начальство коллежский советник. – А вы пока готовьтесь объясняться с министром. Думаю, по итогам в Госсовет могут сослать вас, а не его.
Дурново, кряхтя, нагнулся и вынул из тумбы письменного стола черную папку:
– Вот.
– Что это?
– Моя страховка, Алексей Николаевич. Не зря же я главный почтмейстер!
Сыщика осенило:
– Вы осмелились перлюстрировать личную почту Плеве?
– Еще как осмелился, – гоготнул Дурново. – Он такого понаписал, кретин! И про государя, и про великих князей. А уж эпитеты в адрес коллег-министров… Достаточно показать это кому следует, и Орлу конец. Пусть-ка попробует меня прижать.
Лыков был в замешательстве. Хотя он знал то, что было известно лишь узкому кругу лиц. Перлюстрация в последнее время стала всеобъемлющей. Вскрытию и прочтению подлежали письма всех чиновников, начиная с помощника директора департамента и выше. Это называлось осведомлением, представляющим общегосударственный интерес. В отличие от политического осведомления по спискам Департамента полиции, охватывающего лишь революционеров и их сообщников. Сам Алексей Николаевич после одной беседы с цензором поступал хитро: чертил на обороте своих писем полосы черным карандашом, чтобы они пересекали клапаны конверта. Такие письма не вскрывали. При обработке паром карандаш расплывался, и становилось ясно, что конверт распечатывали… В общегосударственном осведомлении было только одно исключение: не подвергались перлюстрации письма министра внутренних дел. И то лишь пока он занимал должность. Дурново смело нарушил этот запрет. И судя по всему, получил мощное оружие против Плеве.
– Ну, не передумали? – спросил товарищ министра, протягивая сыщику руку. – Я бы на вашем месте…
– Точно отобьетесь? – усмехнулся сыщик, решив сделать хорошую мину при плохой игре.
– Точно. Этот идиот решил, что ему все можно. А тут еще ремонт на почтамте! Он совсем раскудахтался. Ну и дал маху, будто дитятя.
Действительно, в здании Петербургского почтамта с начала июня делали ремонт. И перлюстрация официально была приостановлена, министру перестали по утрам приносить конверты, набитые меморандумами. Очевидно, Плеве решил, что «черный кабинет» на время закрылся, и допустил в частных письмах ряд резких высказываний. Дурново, курировавший Главное управление почт и телеграфов, воспользовался его наивностью. Грязь, кругом одна грязь…
