– Слушаю вас.
– Вы же знаете, что супруг находился под надзором охранки.
– Да, находился. Именно поэтому после его смерти к вам пришли жандармы. Но при чем тут исчезновение Разуваева?
– Это только моя догадка, – пояснила женщина. – Петр Никодимович казался мне порядочным человеком. Да что такое! Он и сейчас кажется мне таким. И если скрылся, то, возможно, от испуга? Ваши жандармы его и напугали. Вцепятся, припишут политику. Вот Разуваев и решил где-то пересидеть опасное время.
– Припишут политику? Разве Михаил Михайлович занимался чем-то противоправным?
Вдова смутилась. Она явно знала больше, чем говорила!
– Ну, была бы шея, а хомут найдется. Выслали же супруга из столицы три года назад. А он так и не понял, за какие грехи!
– Все он понял, Любовь Ивановна. И опыты, которые он проводил в этом кабинете, вовсе не рядовые. Ваш муж изобретал не абы что для улучшения народного быта, а новый способ убивать людей. Разве не так?
Филиппова воскликнула:
– Я мать и хозяйка, что я могу понимать в науке? И вообще, покиньте квартиру, мне плохо. Когда женщина в положении, ее так легко сбить, вынудить сказать что-нибудь себе во вред. Как вам не стыдно пользоваться этим?
Алексей Николаевич понял, что перегнул палку.
– Хорошо, я сейчас уйду. Последний вопрос: не осталось ли у вас работ Михаила Михайловича?
– Каких работ? Ваши все увезли. Ни единого листочка в доме не оставили.
– Я видел конфискованные бумаги, они неполны. Любовь Ивановна, давайте по-честному. Отдайте то, что вы спрятали от обыска, и я немедленно удалюсь.
Лицо женщины дрогнуло.
– Я бы отдала, ей-богу. Но бумаги унес на другой день Енотаевский.
– Это была статья?
– Да.
– «Революция посредством науки, или Конец войнам»?
– Да. Как вы догадались?
– Ваш муж упоминал о ней в письмах. Большая статья?
– Большая, подробная. С формулами!
– Зачем же вы отдали ее в чужие руки?
– Александр Юльевич попросил. Сказал, что снимет копию и отдаст. А так она вообще пропадет.
– Отдал?
– Нет. Стал меня избегать, на письма не отвечал. – Вдова покрылась пятнами от возмущения. – Я прижала его в конце концов, пригрозила, что расскажу все друзьям мужа. Тогда только Енотаевский сознался, что не может вернуть работу, он ее сжег.
– Как сжег? Взял на время чужую рукопись – и сжег?
– Именно. Он сказал, что обнаружил за собой слежку, испугался и сжег на всякий случай все опасные бумаги. В том числе и статью. Александр Юльевич тоже ведь пострадал от вашего строя. Был в ссылке, теперь его никуда не берут на службу.
Кроме как в охранное отделение, хотелось сказать сыщику. Но говорить так, конечно, было нельзя.
Лыков вежливо простился и поехал на Введенскую улицу. Там в новом доходном доме помещалась явка петербургской охранки. Гостя внимательно осмотрели на входе сначала дворник, потом швейцар. Последний передал сыщика с рук на руки молчаливому коридорному. И уже тот ввел Алексея Николаевича в квартиру номер семь.
Окна явки выходили на пустырь, в комнатах царила полутьма. Конспирация, усмехнулся Лыков. Подполковник Сазонов запаздывал, и гостя минут пять продержали в кухне. Наконец хлопнула дверь, и начальник отделения почти вбежал в комнату. В руках у него был кожаный портфель.
– Прошу простить, служба!
– У Сергея Васильевича задержались? – предположил Лыков.
Жандарм смутился:
– Ну, начальство есть начальство…
– Инструкции получили?
– Э-э…
– Будет вам, Яков Григорьевич. Получили и правильно сделали. Зубатов плохого не посоветует. Где ваш человек?
– Ждет в гостиной.
– Идемте к нему.
Финн-Енотаевский с напряженным лицом застыл посреди комнаты. Увидев начальство, он жалко заулыбался. Осведомитель нервничал. По обычаю, ни среди жандармов, ни среди полиции не принято раскрывать своих секретных агентов. Тут, конечно, исключительный случай: чиновник особых поручений, да с открытым листом… Но все равно ситуация была чрезвычайной.
– Здравствуйте, Химик, – протянул собеседнику руку коллежский советник. Тот пожал ее, и обстановка чуть разрядилась. Но ненадолго. Едва все сели, сыщик жестко спросил:
– Где статья, что вы забрали у вдовы Филиппова?
Подполковник нахмурился:
