Дед Авоська поколебался, но ухватился за Кенга. Тогда и Эму взялся за Авоську покрепче. Пес Тарас, сдвинув шапку на затылок, вцепился в Эму, Бобрик за Тараса, а Галка за Бобрика. Петух упер крылья в бока и взирал на происходящее исподлобья. Кенг поднатужился да ка-а-ак дернет! Выстрелив комьями земли, репа с хрустом и треском вылетела из грядки. Вереница не удержалась на ногах и упала. Все не сводили глаз с желтой репы сказочно гигантских размеров.
— А я что говорил?! — торжествующе воскликнул бобренок. — У нас что грибы, что репки! С петухами, правда, не очень повезло… Мелковаты.
Петух насупился, но промолчал, решив больше не испытывать судьбу. Он был, вообще-то, не дурак, и понимал, что если с обходительным Эму у него номер прошел, то с силачом Кенгом лучше не шутить. Поэтому петух удалился, сославшись на дела.
В небе послышался прощальный крик журавлей. Сидя на земле, вся огородная команда задрала головы. Журавлиная стая улетала на юг. От клина отделилась одинокая птица и стала опускаться на землю. Эму сразу узнал в ней журавушку и, не отрывая взгляда, подскочил с грядки.
— Летим с нами, — позвала его приземлившаяся журавлиха.
— Страусы не умеют летать, — грустно напомнил Эму.
— Можно попробовать, — предложила журавлиха.
— Я не могу, — помолчав, сказал Эму, — я не один…
Журавлиха поняла, что благородство не позволило бы Эму бросить Кенга и Лени, даже если бы он и умел летать. И от этого он нравился ей еще больше.
— Мы каждый год прилетаем сюда, в Ложкаревку, — сказала на прощание журавлиха. — И если ты когда-нибудь снова появишься здесь…
Она не договорила. Одна часть ее сердца хотела, чтобы этот рыжий остался в Ложкаревке навсегда, а другая кричала о несправедливости случившегося. Эта часть сердца желала ему поскорее оказаться дома, на родине. Поэтому журавлиха не смогла закончить фразу. Она поднялась в воздух, сделала круг над огородом, уронила к ногам Эму перо и полетела за клином журавлей. Вскоре птица превратилась в точку, а потом и вовсе слилась со стаей.
Эму хорошо понял, о чем не договорила журавушка. Он бросился на землю, ритмично забил крыльями и, запрокинув голову, стал биться затылком о собственную спину. Он рычал подобно льву, и его бас поднимался к небу вслед улетевшей стае. Но звук его голоса уже не мог догнать исчезнувший клин, и через некоторое время Эму затих.
Растроганная баба Маня украдкой смахнула слезинку и ушла в дом — проверить, «как там Лени».
— Смотри-ка ты, — вздохнул дед Авоська, усаживаясь на ступеньку крыльца, — прямо как у людей. В каждом теле душа трепещется…
Дед был поражен в самое сердце, ведь он тоже ухаживал за бабой Маней, а потому понимал страуса как никто другой.
Он кашлянул и удивился сам себе:
— Чего-то я стал слишком сентиментальный… Старею, что ли?
Дед долго еще сидел на крыльце у бабы Мани, пока небо не потемнело, и на нем не высыпали звезды — как утверждал Эму, вверх ногами. В воздухе плавал густой смешанный запах яблок и сена.
Глава 9. «АВОСЬ, МЕСТА ХВАТИТ»
Едва забрезжил рассвет, как баба Маня нагнала деда Авоську на дороге к железнодорожной платформе.
— Аво-о-ська! — запыхавшись, закричала она. — Ты куда?!
Авоська затравленно оглянулся и прибавил шагу.
… Когда Галка сообщила бабе Мане, что Авоська пошел к электричкам, та спросила:
— В кроссовках?
— Чего, баб Мань?
— Ну, ты не заметила, в чем он пошел: в сапогах или в кроссовках?
Галка наморщила лоб и сообразила:
— Точно! В кроссовках!
У бабы Мани екнуло сердце, она подхватилась и — к двери:
— Не иначе как в город первой электричкой собрался! Боюсь, Галь, как бы он не удумал самолично привести во двор этих звероловов.
И теперь она бежала к платформе, теряя по дороге тапки и переживая, что не успеет.
Дед Авоська не ожидал от бабы Мани такой прыти, он заметался по платформе в поисках укрытия, потом перешел на галоп. Да где укроешься на полустанке, на котором кроме деда других пассажиров-то и нет. Не за синей же табличкой с белыми буквами «Ложкаревка». Баба Маня, перегородив Авоське дорогу, вновь спросила, глядя в упор:
— Так ты куда?
Авоська почувствовал в ее голосе легкую угрозу и понял, что не сойти ему с этого места, пока не признается. И он решился сказать правду.
